Вы же понимаете, Екатерина Васильевна, что современный цивилизованный человек знает цену ра-зумному компромиссу. Или должен знать, иначе не выжить. Существует также понятие дипломатии. Нужно не лупить друг друга палкой по голове, как дикари, а спокойно обсудить проблему, прийти к консенсусу, как делают нормальные люди во всем мире. Мы ведь торгуем… — Он усмехнулся. — Вот уж не думал, что придется на старости лет менять профессию, я ведь историк по образованию, лекции читал студентам, книги писал… — Ностальгические нотки прозвучали в его голосе. — Все осталось там, в другой жизни. В наше время было принято презирать торгашей. Но ничего не поделаешь — времена меняются, и мы меняемся вместе с ними. Да, так вот, мы торгуем, а в торговле, как вам известно, не обманешь — не продашь. Грубо, скажете вы? Согласен, грубо. Грубо, но верно. Товар всякий бывает — то подпорченный, то по срокам хранения не проходит, да мало ли… Санэпидемстанция тоже жить хочет, там хорошо знакомы с понятием ра-зумного компромисса. Ведь не яд же продаем, право.
Игорь Петрович увлекся — хорошо поставленный голос, продуманные паузы, выдержанные интонации говорили о том, что он был незаурядным оратором. Может, ему казалось, что он снова на лекции по истории, как в старые добрые времена, а аудитория — молодые юноши и девушки — внимательно слушает, готовая поймать на слове, задать каверзный вопрос, вцепиться в горло. Я представила себе, как он их… провоцирует, а потом с удовольствием отбивается, поддразнивает и подтрунивает. Играет, как старый, умудренный жизнью пес играет со щенками. То лапой ударит, то куснет, то зарычит понарошку. В институте, я уверена, он слыл за либерала и вольнодумца. А студенты готовы были за ним в огонь и воду. Да, славные были времена…
— Алина устроила мне Варфоломеевскую ночь уже через месяц после начала работы — из-за партии сухого молока из Германии, — продолжал Игорь Петрович, — шестнадцать тонн, не шутка. Купили по случаю, по смешной цене, прямо с таможни, где оно пролежало под арестом несколько месяцев. На момент ареста — что-то там было не в порядке с бумагами — оно было уже просрочено чуть ли не на год. Ну, мы могли бы сбыть его малыми партиями где-нибудь на окраине города, перефасовав в другую упаковку, указав другие сроки реализации. Вы, наверно, осуждаете меня, — Игорь Петрович с улыбкой взглянул на меня, — думаете, вот до чего доходит капитал в погоне за прибылью, как когда-то писали классики. Но, во-первых, что такое срок реализации? Понятие довольно условное. Если, допустим, он истекает тридцать первого декабря, то это вовсе не значит, что первого января продукт не годен к употреблению. Годен! Тем более весь свой товар мы пропускаем через качественный контроль, чем черт не шутит! Заключение по нашему молоку было положительным — к реализации пригодно. И не знали бы мы горя, не вмешайся Алина. «Закон есть закон» — dura lex, sed lex, — она на страже закона, она не допустит, и пошло-поехало! Короче говоря, устроила скандал — ах, народу продаются испорченные продукты! Ах, эти жулики-бизнесмены! И статью в газету тиснула! Могу показать, если интересно. Борец за правду, не побоялась выступить против собственного директора-жулика! — Игорь Петрович потянулся за бутылкой: — По чуть-чуть! — Плеснул мне и себе. — За Алину! Хоть упряма была, глупа, но личность. Личность! Чокаться нельзя.