Нюра Попова сообщает, что у нее тоже есть свой пискун, востроносенький, как и предсказывала Оля. «Остальные пророчества не сбылись, то есть насчет самообслуживания и самогосебяискусственновскармливания… Светланка, не знаю, как ты будешь управляться с двумя, у меня сейчас единственная мысль, и больше никаких: как бы поспать».
Ничего, Нюрочка, придет к тебе опыт, возникнут и другие разные мысли.
Когда с солнечной улицы входишь в помещение, где не очень ярко горит электричество, в первые минуты как-то слепнешь и теряешься. Коридор, поворот налево, еще коридор… На двери табличка — сюда, должно быть…
— Вы свидетельница? Вам нельзя, дело уже началось, посидите в коридоре. Вас вызовут.
Ах да! Ведь свидетелей не пускают, пока они не дадут показаний.
Светлана огляделась. Глаза уже стали привыкать к полумраку. В коридоре вдоль стен широкие диванчики. Можно присесть.
Накурено. Душно. Народу что-то очень много — по всему коридору сидят и ходят. Неужели все по одному делу?
Кто газету читает, кто просто так сидит, думает о своем, кто взад и вперед шагает — нервничает.
Рядом девушка в красном берете, кокетливо сдвинутом на одно ушко, оживленным шепотом рассказывает соседке:
— Говорят, у него восемь дамских часов нашли. Только мои бедные часики как в воду канули!
Ее собеседница, скромная и незаметная, как мышка, спрашивает с любопытством:
— А как же это было, с вашими часами?
— Да очень просто! Спешила на работу — я за городом живу, — утром, знаете, как всегда, автобусы переполнены, на подножку-то я взобралась, а дальше — не двинуться. Автобус тронулся, я держусь как можно крепче, кондукторша кричит: «Войдите, гражданка, дайте закрыть дверь!» А куда там войти, лишь бы не сорваться, даже страшновато мне уже становится. И вдруг чувствую твердую такую надежную поддержку сзади. Прицепился парень, на ходу. Высокий такой, интересный… руки сильные, плечо крепкое… Висим и улыбаемся оба. И вдруг, представляете себе, на повороте одной рукой продолжает меня обнимать, а другой к моим часам тянется. И не то чтобы срезать или сорвать — спокойно расстегнул ремешок… Я только и успела крикнуть: «Жулик, жулик, что ты делаешь!» — он спрыгнул и был таков!
Другая сказала:
— Главный, кажется, у них был этот Жигулев, рецидивист, его амнистировали в пятьдесят третьем году…
Девушка в красном берете жестко и энергично мотнула головой:
— Не нужно было амнистировать! Я бы ни воров, ни спекулянтов миловать не стала!
— Нет, вы несправедливы. Вы, конечно, этого помнить не можете, но время было военное, тяжелое, и многих, конечно, слишком сурово…