– Если мы не обозначим свою позицию хотя бы по основным проблемам, то эти вопросы будут решать другие, – возразил Крапивин.
– Признание независимости Польши и Финляндии может заставить отшатнуться от нас многих союзников.
– Только тех, кто не в состоянии реально оценивать ситуацию. Новые же союзники могут оказаться значительно сильнее.
– Ладно. – Адмиральская рука застыла на крышке стола. – Поезжайте в Варшаву, затем в Гельсингфорс. По крайней мере оставлять вас в разведке фронта с такими настроениями я не намерен. Проведите рекогносцировку, начните переговоры. Выясните, каковы требования Пилсудского и Маннергейма в случае признания независимости их государств и что они готовы дать взамен. Возможно, сам факт проведения переговоров заставит их активнее сотрудничать с нами. Конечно, мы не будем торопиться признавать их независимость, но поманить их этим можно. Координация их действий с нашими действительно не помешала бы. Естественно, нашим главным условием является вступление в войну на нашей стороне. Будем думать, может быть, вы и правы. Может быть, – подчеркнул он последние слова.
В дверь номера постучали. На всякий случай Крапивин изготовил к бою пистолет. Большевистские шпионы работали в Варшаве очень активно, и факт переговоров колчаковского офицера с руководством Польши не мог пройти мимо их внимания. Конечно, Москву беспокоила возможность союза между белыми и поляками. И устраняли причины своей обеспокоенности большевики обычно вместе с теми, кто был им опасен. Еще по прибытии в Варшаву Крапивин заметил за собой плотную слежку и теперь опасался и покушения.
– Войдите! – крикнул он, укрывая пистолет под разложенной на столе газетой.
Дверь открылась, и на пороге появился Янек в польской военной форме.
– Господи, Янек! – воскликнул Крапивин. – Какими судьбами?
– Только сегодня прибыл из Вильно. – Янек прошел в комнату, пожал руку полковнику и уселся напротив него. – Узнал, что вы здесь, и сразу пошел к вам.
– Погоди, а какое у тебя звание? – поинтересовался Крапивин, разглядывая погоны Янека.
– Капитан, – с гордостью ответил тот.
– Ого! Сколько тебе лет?
– Двадцать два.
– Да у тебя, брат, карьера!
– Благодаря вам. Хорошо учили.
– Не преувеличивай. Ты где пропадал? Я тебя с четырнадцатого года не видел.
– Сначала в ссылке сидел…
– Где Сталина пристрелил?
– Откуда вы знаете?
– Твой отец рассказал.
– Жалеете?
– Нет. Пожалуй, ты правильно сделал. Кстати, отца давно видел в последний раз?
– В ноябре. Перед тем как он уехал к Маннергейму.
– Он у Маннергейма?
– Да, советником.