— Не легко это сделать, смерд.
— А уже приспело время. В Тмутаракани любят щедрых и храбрых князей, и в Чернигове тебя давно ждут.
Князь посмотрел на лохматую голову Борея и подумал, что этот смышленый холоп может ему пригодиться в будущем. Он спросил:
— Знаешь дом мой?
— Откуда мне знать его?
— Видел церковь Фомы?
— Красную, с золотым крестом?
— Рядом с нею каменный дом на улице.
— Здесь все дома каменные.
— В моем доме над воротами мраморная птица.
— Видел.
— Явись ко мне тайно.
В двери, нагибаясь в три погибели под низкой притолокой, показался Халкидоний.
Князь сказал бывшему конюху:
— Иди теперь.
Борей молча отошел.
Спафарий, приводя в порядок одежду, приблизился к столу. Чрево у него было внушительное, как у епископа, глаза маленькие. Заметил косматого бродягу и спросил, позевывая:
— Зачем подходил?
— Деньги просил.
— Попрошайки, — проворчал спафарий.
Князь тоже притворно зевнул и предложил:
— Не пора ли на покой?
На улицах уже просыпалась жизнь. Огромные звезды на мутном предутреннем небе побледнели. Со стороны моря веял приятный ветерок. По направлению к Ипподрому торопливо двигались люди. Это были придворные чины различных степеней, спешившие на дворцовую церемонию. Они скользили в мягких башмаках, как тени, переговариваясь между собою об очередном посвящении в звание патрикия или о других милостях благочестивого. Халкидоний с грустью подумал, что не будь архонта у него на шее, и он тоже провел бы ночь, как полагается христианину, в теплой постели, в объятиях супруги, а в этот час шел бы вместе с другими на Ипподром, как все спафарий и кандидаты.
Их перегнал сидевший на ушастом сером осле магистр, судя по белой хламиде с золотыми украшениями, обозначавшими его высокий чин. Это был Феодор Музалон. Старый вельможа трусил, смешно расставив локти и задирая носки желтой обуви. Седая борода тряслась в такт ослиной побежки. Позади поспевали за магистром два быстроногих служителя. Один из них держал в руке дымный смоляной факел, уже ненужный на рассвете дня.
Увидев русского архонта, который дважды бывал в его доме, Музалон закивал головой и обернулся, придерживая осла. Потом спросил Халкидония:
— Откуда направляете свои стопы?
Спафарий решил, что лучше прибегнуть к святой лжи, и сказал, покашляв в огромный кулак, не без смущения:
— Идем от полунощницы в церкви Сорока Мучеников.
Должно быть, магистр не поверил, потому что произнес, с ласковым сокрушением поглядывая на архонта:
— Ах, молодость, молодость…
Вспомнив о своей единственной дочери Феофании, о надеждах, связанных с ее красотой и невинностью, он лукаво погрозил князю перстом: