Я обнял ее; она склонила голову ко мне на грудь и в сладостной истоме закрыла глаза; щеки ее зарделись ярким румянцем; сердце ее билось… Я весь горел как в лихорадке; казалось, какая-то жгучая жажда иссушила мне губы — я припал к ее губам, и голова моя закружилась, я весь задрожал, в глазах потемнело…
Мы спустились с пригорка, и Стелла ни разу не взглянула на меня, не промолвила ни слова; меня охватило такое волнение, что я не заметил, как мы сошли с тропинки, ведущей к хижине, и подошли к роще, где Стелла обычно молилась. Солнце зашло; на тисе висела лампада. Мы упали на колени.
Когда мы на следующий день проходили мимо зеленого пригорка, Стелла улыбнулась мне и свернула на соседнюю тропу.
Я шел рядом с ней; заметив вдали скалу, поросшую аквилегиями, я нарвал этих цветов и принес их Стелле; она сплела из них венок и надела его на свои белокурые волосы, распустив их по плечам, как это делают осужденные на смерть. Этот траурный убор напомнил ей о погибших друзьях, и она разбросала цветы по тропинке, как бы в знак искупительной жертвы, принесенной праху невинно убиенных.
— Да, Стелла! — воскликнул я. — Эти люди повергли в ужас нашу родину своими дерзкими злодеяниями; они опустошили храмы, они уничтожили наш покой, они изгнали добродетель; они убили дочь в объятиях отца, мужа на груди любящей жены; они — превратили родную землю в вотчину палачей и удобрили ее трупами наших отцов!.. Они изгнали тебя, о Стелла! Нет, никогда не смогу я запечатлеть на их окровавленных губах поцелуй прощения и мира! Никогда! Месть и проклятье тиранам!
Там, где правосудие — пустое слово, правом становится месть; и если закон в трусливом молчании взирает на наглую безнаказанность преступления, пусть кинжал заменит угнетенному судью и друга!
Да, я произнес эти слова, ибо бывают минуты, когда я желал бы иметь в руках своих карающий меч, чтобы сокрушить все, что сковало мою свободу и поставило преграду моим чувствам; но это лишь заблуждение, противное законам природы и унижающее достоинство человека.
— Да снизойдет на них милость Божия, — промолвила Стелла. И я повторил это вслед за ней.
Великое милосердие светилось в ее взгляде: она походила в это мгновение на ангела-хранителя, призывающего на людей прощение всевышнего, словно знаменуя собою то невидимое звено, что соединяет небеса и землю, творца и его создание.
Я стал на колени в знак моего преклонения пред ней; но глаза ее, затуманенные любовью, встретились с моими, и я позабыл слова молитвы, которые готовился уже произнести.