Что касается меня, то я была словно в шорах. Меня интересовала только карьера.
– Тал? – Джонни наклоняется ко мне. – Ты в порядке?
– В полном. – Я заставляю себя улыбнуться. – Просто воспоминания нахлынули.
Я выхожу из машины и помогаю Маре нести багаж. Втроем мы идем через весь студенческий городок к общежитиям. На фоне безоблачного неба выделяется громада административного здания; эркеры на серых зданиях торчат, словно сломанные зубы.
– Еще не поздно записаться в «Раш», – говорю я.
Мара закатывает глаза.
– Женский клуб? Упаси бог!
– Когда-то ты хотела вступить в тот же клуб, что и мы с мамой.
– Когда-то я больше всего любила шоколадки с орехами.
– Хочешь сказать, что ты слишком взрослая для женского студенческого клуба?
Мара улыбается мне впервые за весь день.
– Нет. Слишком крутая.
– Как хочешь, девочка. Но если бы ты видела нас в тех широких штанах и с подплечниками, то позеленела бы от зависти.
Теперь смеется даже Джонни.
Мы затаскиваем вещи Мары в лифт, поднимаемся на ее этаж и выходим в мрачный коридор, забитый молодыми людьми, их родителями и сумками.
«Номер» Мары размером с тюремную камеру – одна из нескольких комнат, расходящихся веером от ванной комнаты. Большую часть спальни занимают две двуспальные кровати. Рядом с ними два письменных стола.
– Ну, – произношу я. – Довольно мило.
Неправда.
Мара садится на ближайшую кровать. Вид у нее такой юный и испуганный, что у меня замирает сердце.
Джонни садится рядом с ней. Они так похожи!
– Мы тобой гордимся, – говорит он.
– Хотела бы я знать, что сказала бы мама, – отвечает Мара.
Я слышу, как дрожит ее голос, и тоже сажусь рядом – с другой стороны.
– Она сказала бы, что мир полон нежданных радостей и что нужно окунуться в студенческую жизнь.
Дверь за нашими спинами открывается. Мы все оборачиваемся, ожидая увидеть соседку Мары по комнате.
На пороге стоит Пакстон, одетый во все черное, с букетом темно-красных роз. Пряди волос на его голове теперь ярко-алые, а цепей на нем столько, что от них не освободился бы и Гудини. Увидев Джонни, он останавливается.
– Кто ты, черт возьми? – Джонни встает.
– Он мой друг, – говорит Мара.
Я вижу все как при замедленной съемке. Гнев Джонни – маска, скрывающая тревогу, отчаяние Мары, высокомерие и презрение Пакстона. Мара бросается к отцу, хватает под руку, пытаясь успокоить его.
Я встаю между Джонни и Пакстоном.
– Джонни, – строго говорю я. – Сегодня у Мары очень важный день. Она запомнит его на всю жизнь.
Он замирает, хмурится. Я вижу, как он старается усмирить гнев. Это занимает больше времени, чем я рассчитывала. Потом Джонни медленно поворачивается спиной к Пакстону. Это приговор, можно не сомневаться, и Пакстон это понимает – в отличие от Мары. Я вижу, с каким трудом Джонни делает вид, что не возражает против присутствия парня.