Услышав звонок, я бросаюсь к двери и открываю ее.
На пороге стоит моя мать, худая и потрепанная, похожая на кусок старой веревки. Одета она как беженец из коммуны семидесятых годов: мешковатые штаны, сандалии «Биркеншток» и вышитая мексиканская накидка, каких я не видела уже много лет. Седые волосы схвачены кожаной лентой, которую мать повязала на лоб; свисающие пряди обрамляют узкое, морщинистое лицо. Я так озадачена ее появлением, что не нахожу слов.
– Меня прислала Марджи, – говорит она. – Но это была моя идея. Я хотела тебя видеть.
– Где Марджи?
– Она не придет. Это я хотела тебя видеть, но знала, что ты не откроешь мне дверь.
– Зачем ты пришла?
Мать протискивается мимо меня в квартиру, как будто у нее есть право здесь находиться.
В гостиной она поворачивается ко мне и неуверенным, хриплым голосом говорит:
– У тебя проблемы с алкоголем или наркотиками.
На мгновение я вообще перестаю что-либо соображать. «Меня застукали». Из всех чувств остаются только страх и унижение, словно я голая, беззащитная, сломленная. Я отступаю и качаю головой.
– Нет! Нет, у меня есть рецепт на лекарства. А ты говоришь так, словно я наркоманка.
Эта мысль вызывает у меня смех. Она что, думает, что я ошиваюсь на перекрестках, покупаю наркотики, колюсь и отключаюсь прямо на улице? Я хожу к врачу. И Бог свидетель, покупаю таблетки в аптеке. Потом я пытаюсь понять, откуда могли взяться эти обвинения.
Мать придвигается ко мне. Здесь, в моей гостиной, оформленной по индивидуальному проекту, она явно не на месте. Морщины и пигментные пятна на ее лице, словно список всех моих разочарований. Я не могу вспомнить, чтобы она хоть раз целовала меня, обнимала, говорила, что любит. А теперь она говорит, что я наркоманка, и хочет мне помочь.
– Я прошла курс реабилитации, – говорит она робким, неуверенным голосом. – Думаю…
– У тебя нет никакого права мне ничего советовать! – Я уже кричу. – Ничего, ты меня понимаешь? Как ты смеешь являться сюда и осуждать меня?
– Талли, – говорит мать. – Марджи сказала, что последнее время у тебя заплетался язык, когда она с тобой разговаривала. Я видела твою фотографию по телевизору и знаю, как тебе трудно.
– Уходи. – Голос у меня дрожит.
– Почему ты приезжала ко мне в Снохомиш?
– Я пишу книгу о своей жизни. Но ты ничего о ней не знаешь.
– У тебя были вопросы.
Я смеюсь, но чувствую, как на глазах выступают слезы. Это приводит меня в ярость.
– Да. И я многое узнала.
– Талли, может…
– Никаких «может». Не от тебя. Хватит. Мне ничего не нужно. – Я хватаю ее под руку и тащу за собой к двери – мать почти ничего не весит. Не дав ей ничего сказать, я выталкиваю ее в коридор и захлопываю дверь. Потом иду в спальню, забираюсь в постель и натягиваю одеяло на голову. В темноте слышится мое громкое дыхание.