– Знаю. Вы отправили его в тюрьму. – Он говорил с сильным акцентом.
Что я могла на это возразить?
– Вы знаете, где Раф?
Он смотрел на меня так долго, что мне стало нехорошо. Потом махнул заскорузлой ладонью, приглашая в дом.
В моем сердце расцвела надежда – совсем чуть-чуть, – и я взбежала по неровным ступенькам крыльца и прошла в чистый, погруженный в полумрак дом, в котором пахло лимонами, жареным мясом и чем-то еще, возможно сигарами.
Около маленького, в пятнах сажи камина старик остановился. Плечи его поникли.
– Он вас любил.
В темных печальных глазах старика я увидела Рафа, и мое сердце сжало словно тисками. Как рассказать этому человеку о моем позоре – о том, что все эти годы меня держали на цепи, будто животное.
– Я тоже его люблю. Да, люблю. Я знаю, он думает, что я сбежала, но…
И тут до меня дошло.
Вас любил. Любил.
Я покачала головой. Не хотела слышать, что еще он скажет.
– Он вас искал. Долго.
Я заморгала, сдерживая слезы.
– Вьетнам, – наконец произнес старик.
Только теперь я заметила на каминной полке флаг, сложенный в маленький треугольник и помещенный в рамку.
– Мы даже не смогли похоронить его в земле, которую он любил. От него почти ничего не осталось.
Вьетнам. Я не могла представить, что он отправился туда, мой Раф, с длинными волосами, ослепительной улыбкой и нежными руками.
– Он знал, что вы будете его искать, и попросил передать вот это.
Старик вытащил из-за рамки с флагом обычный тетрадный листок – на таких обычно пишут в старших классах школы. Листок был сложен в маленький квадратик. От времени и пыли бумага стала желтой, как табак.
Дрожащими руками я развернула листок.
«Querida
[24], – прочла я, и мое сердце остановилось. Я была готова поклясться, что слышу голос Рафа и чувствую запах апельсинов. –
Я люблю тебя, и всегда буду любить. Я вернусь, найду тебя, и мы вместе с Таллулой начнем все сначала. Жди меня, querida, как я жду тебя».
Я посмотрела на старика и увидела в его глазах отражение своей боли. Я сжала пальцами записку – она казалась мне очень хрупкой, как пепел, – и, спотыкаясь, молча вышла из дома. Я шла, пока не стемнело, но и потом не остановилась, а продолжала идти.
На следующий день, на митинге протеста в Лос-Анджелесе, я все еще плакала. Мои слезы смешались с пылью и грязью, превратившись в раскраску утраты. Я стояла посреди огромной толпы – там были в основном молодые люди вроде меня, не меньше тысячи, – слышала, как они скандируют лозунги, протестуя против войны, и это глубоко потрясло меня.
Люди там умирают!Гнев, который всегда жил во мне, теперь нашел выход.