Как ни пыталась я аккуратно перешагнуть через служанку, Тавита тревожно вскинулась, ухватив меня за руку, и быстрым шепотом заверещала:
– Кто ты и зачем идешь к царице в столь поздний час? Остановись, не то я позову стражу! Царица больна, и к ней не велено пускать никого, кроме лекарей.
– Да пусти ты меня! – возмутилась я. – Не видишь что ли, это я, Йульяту!
Видеть что-либо при призрачном свете слабенькой масляной лампы было весьма затруднительно, но мой акцент и бесконечные лингвистические ошибки служили мне наилучшей визитной карточкой. Тавита убедилась, что я это действительно я, но пускать в царицыны покои, там не менее, категорически не пожелала.
– До утра жди, утром если царица пожелает, то поговорит с тобой, а ночью не смей ее будить, лекаря запретили.
– Не могу я до утра ждать, мне срочно надо, – настаивала я, выдираясь из цепких тавифиных рук, – И сказать тебе не могу, в чем дело. Это секрет, я его только царице могу рассказать.
– У царицы нет от меня секретов, – настаивала служанка, крепче смыкая свои пальцы на моих запястьях, – И никакая тайна не заслуживает того, чтобы ради нее будить среди ночи больного человека.
– Нет заслуживает, заслуживает! – невольно повысила голос я, и в эту минуту дверь комнаты Вирсавии распахнулась, и на пороге возникла сама царица, кутающаяся в теплое покрывало.
– Что здесь случилось? – властно поинтересовалась она, переводя взгляд с меня на Тавиту. – Йульяту, зачем тебе понадобилось рваться ко мне среди ночи, когда я не велела никого к себе пускать?
– Царица… ваше величество… государыня… – от волнения у меня в голове уже была сплошная каша, и я напрочь забыла, как правильно полагается обращаться к ней.
– Короче, тут дело такое, Адония себя царем провозгласил, – обалдев от попыток сложить политесную фразу, прямо в лоб бухнула я и для пущей убедительности добавила:
– Он и жертвы уже принес, и его войска на царство кричали. Мой… муж сам все это видел и слышал.
– Как Адония? – переспросила царица, – Ты ничего не путаешь, девочка?
– Ничего, ваше величество, – замотала головой я, – Венька только что примчался из этого вашего Рогель… Зохель… как его? Говорит, вот только что Адония жертвы приносил, и войска ему кричали, чтобы быть Адонии царем.
– А сам Венька не кричал, – поспешила я упрочить репутацию того, кого уже дважды за один вечер назвала мужем, – Он видел это все и примчался предупредить Соломона и тебя.
– Добрый слуга и верный, – одобрительно кивнула головой царица. Потом ее глаза сузились, губы сжались в тонкую ниточку, и она властно кивнула испуганно таращившей глаза обалдевшей Тавите: