Юноша тонко закричал, дернулся и снова упал. Весло увлекло его в следующий оборот. Каким-то образом ему удалось ухватиться за него огромным напряжением всех мускулов. Последовал новый удар хлыста. Глухо гремел барабан. Хлыст поднимался и опускался. Задыхавшийся юноша содрогался на цепи, словно в эпилептическом припадке. Его плечи сводила судорога, лицо исказилось, и теперь он плакал как ребенок. Удары хлыста по-прежнему сыпались на него один за другим.
Я посмотрел на надсмотрщика. Он злорадно ухмылялся, обнажая гнилые зубы. Потом взглянул прямо мне в глаза и снова поднял хлыст, словно бросая вызов. Над головами гребцов пронесся гул недовольства.
Внезапно сверху донесся шум шагов. Это вернулся вестовой. Подняв руку, он дал знак барабанщику и прокричал:
— Все в порядке! Все обошлось!
Барабан тут же умолк. Весла застыли. Внезапно наступившую тишину нарушали лишь плеск волн у борта судна, да поскрипывание деревянного корпуса. У моих ног поверх своего весла лежал обессилевший юноша. Я посмотрел на его мускулистую спину, иссеченную рубцами. Свежие раны кровоточили поверх старых, едва заживших, значит, надсмотрщик отделал его не впервые.
Внезапно мои глаза застлала какая-то пелена, уши перестали слышать, а голова закружилась. Я оттолкнул в сторону вестового и поспешил вверх по лестнице на свежий воздух. Под ночными звездами я перегнулся через фальшборт, и меня вырвало.
Потом я огляделся, не сразу сориентировавшись, чувствуя слабость и отвращение. Люди на палубе работали со вспомогательным парусом второй мачты. Море было спокойно.
Ко мне подошел Марк Муммий. Он теперь постоянно пребывал в приподнятом настроении.
— Обед пошел на корм рыбам, как я понимаю? Так бывает, когда, набив желудок, случается плыть на полной скорости. Конечно, не стоит держать на судне роскошных продуктов. Лично я предпочитаю досыта наедаться хлебом с водой, чем набивать желудок мясом.
Я вытер подбородок.
— Мы удрали от них, не правда ли? Опасность миновала?
Муммий пожал плечами.
— В каком-то смысле да.
— Как вас понимать? — Я посмотрел на расстилавшееся за кормой море. До самого горизонта не было ничего видно. — Сколько их было? И куда они подевались?
— О, было не меньше тысячи кораблей, и на их мачтах развевались пиратские флаги. А теперь все они вернулись восвояси, в Гадес, туда им и дорога, — объяснил он. — Морские духи.
— Что? Я вас не понимаю. — В море люди становятся суеверными, но мне было трудно допустить, чтобы Муммий мог загнать до полусмерти гребцов, пытаясь уйти от примерещившегося морского духа или от заблудившегося кита.