— Да?
— Я скажу вам, что, бежав из Байи, они первым делом явились сюда.
— Сюда? Они пришли в вашу пещеру?
— Они пришли за напутствием Сивиллы. И пришли как невинные люди, ни в чем не виновные.
— Где я могу найти их теперь?
— Того, кто скрывается, вы найдете со временем. Что же касается другого, который близко, то вы встретитесь с ним на обратном пути в Байи.
— В лесу?
— Нет, не в лесу.
— Тогда где же?
— На склоне холма есть каменный выступ, с которого открывается вид на Авернское озеро.
— Олимпия показывала нам это место.
— Слева от обрыва узкая тропа, ведущая вниз, к озеру. Спускайтесь до самого выхода из ямы. Он будет ждать вас там.
— Что, тень мертвеца, бежавшего из Тартара?
— Вы узнаете его, как только увидите. Он встретит вас с открытыми глазами.
Кто мог бы решиться расположиться на самом берегу Аверна, среди серы и пара и зловонных призраков мертвецов? Каменный выступ был так близко, что я решил отправиться к нему, правда, мысль о том, чтобы спуститься к его краю, бросала меня в дрожь. Из того, как Экон вцепился в мою руку, я понял, что ему эта мысль не нравится так же, как и мне самому.
— Этот мальчик, — жестко спросила Сивилла, — почему он ничего не говорит?
— Он не может говорить.
— Вы лжете!
— Нет, он действительно не может говорить.
— Он родился немым?
— Нет. Совсем маленьким он переболел лихорадкой. Та же лихорадка унесла в могилу его отца. С того дня Экон никогда больше не сказал ни слова. Об этом мне рассказала его мать перед тем, как его оставить.
— Он сможет говорить, если будет стараться.
Как она могла сказать такое? Я стал было возражать, но она меня оборвала.
— Пусть попробует. Скажи, как тебя зовут, мальчик!
Экон сначала посмотрел на нее с ужасом, сменившимся каким-то странным блеском надежды в глазах. Столько впечатлений в этот день подготовили меня к тому, что я поверил в невозможное. Очевидно, в это поверил и Экон. Он открыл рот. В горле его что-то затрепетало, а щеки напряглись до предела.
— Назови свое имя! — требовала Сивилла.
Экон напрягся. Лицо его потемнело. Губы дрожали.
— Назови же его!
Экон попытался. Но то, что вырвалось из его горла, не было человеческой речью. Это был какой-то сдавленный, искаженный звук, уродливый и скрипучий. Я закрыл глаза от стыда. Мальчик прижался к моей груди, дрожа и плача. Я крепко обнял его, недоумевая, почему Сивилла запросила столь жестокую цену — унижение невинного ребенка — за свои услуги. Призвав на помощь всю свою смелость, я уже готов был упрекнуть Сивиллу. Но она исчезла.