Но подобно всем вещам, которые слишком часто повторяются, чудесное кувыркание через некоторое время мне приелось. А девушка, казалось, была настроена выступать так весь день и не смолкая продолжала упрашивать мужчину взглянуть на нее. Но парень, похоже, тоже был настроен весь день непрерывно печатать.
Насмотревшись на девушку, я похлопал мужчину по плечу, но даже после этого он не прекратил печатать, не поднял глаза, но хотя бы произнес:
— Чего тебе надо?
Я сказал, что хочу перекинуться парой слов с Ником Недиком.
Он поднял глаза, но печатать не перестал.
— Дальняя дверь, — отрезал он, и его глаза снова обратились на пишущую машинку.
Девушка, начав очередной кувырок, жалобно сказала:
— Твоя мама прошла через такую боль, чтобы дать тебе глаза, ты, мерзавец. Почему бы тебе не воспользоваться ими? Почему ты не взглянешь на меня?
Мне стало ее жалко, и я произнес:
— У тебя отлично получается, детка. Ты поразительна! Я никогда не видел ничего подобного.
Между ее скрещенных ног просунулось ее натянутое, суровое личико. Она взглянула на меня и выругалась. Некоторые из слов я никогда ранее не слышал. Они все звучали очень плохо. Мужчина с вьющимися волосами неожиданно резко захихикал, но тем не менее глаз не поднял и свой марафон не остановил.
Я не винил ее за ругательства в мой адрес. Не слишком-то весело было так кувыркаться, притом что мужчина, который мог дать ей работу, даже не смотрел на нее. Возможно, она тренировала тело годами, чтобы завязать себя подобным образом. Возможно, она была голодна. Возможно, она не могла заплатить за жилье. Я догадывался, что обругать мужчину с вьющимися волосами она боялась. Он мог ударить ее по зубам. Вообще, было очень похоже на то, что, если бы у него появилась хоть малейшая возможность, он бы ударил ее по зубам. Я подождал, пока она не излила на меня весь свой запас ругательств, улыбнулся ей, чтобы показать, что я не обиделся, подошел к дальней двери, на которую указал мужчина с вьющимися волосами, и постучал.
Второй кабинет был очень похож на первый, только немножко побольше, там стояло два письменных стола вместо одного, четыре металлических шкафа для документов вместо двух, а на стенах висело намного больше глянцевых фотографий.
За столом у двери сидела престарелая женщина с залегшими вокруг грустных глаз тенями, у нее было узкое, желтоватое лицо, которое, возможно, было красивым много лет назад, но теперь стало не более чем обыкновенным, но в прекрасном смысле этого слова. Она что-то делала с книгой театральных билетов, но мне было не слишком интересно, что именно.