Сколько их еще будет в жизни, таких горьких моментов? Бывает ли жизнь актера без них? Вряд ли. Но это можно понять лишь умом, сердце все равно будет болеть.
Хорошо, что потом она снова оказалась у Вершилова. Это был ее педагог, он ее чувствовал, знал, на что она способна. «Вам надо хорошо показаться в весеннюю сессию, — сказал он. — Отнеситесь к этому очень серьезно, будете репетировать две вещи, совершенно разные: свидание Аглаи и князя Мышкина утром в парке из «Идиота» и водевиль «Сосед и соседка».
Какое счастье играть у Вершилова! «Идиота» Таня читала первый раз еще в детстве, сразу после войны, потом в девятом классе. Князь Мышкин тогда, как казалось, открылся ей со всем своим светом и обреченностью. Теперь она перечитывала все заново.
«Все серьезно, никакого умиления, — внушал ей на репетиции Вершилов. — Когда человек хочет бежать из дома и говорит: «Я вас для этого выбрала, я двадцать лет в клетке просидела и из клетки замуж пойду», — это серьезно, это одержимо. Вспомните, как вы рвались в Москву. Именно вы, а не генеральская дочка. Играть надо — про себя, идти — от себя. Девятнадцать лет — это не детство». Так, с недетской одержимостью и серьезностью, она и старалась играть, вести «князя Мышкина» к самому главному для нее — к побегу из дома, «из клетки», от всех, кто ее не понимает, с ним, единственным, который все понимает и который должен быть только с ней, потому что «кто его ни обидит, он всех простит. За это-то я его и полюбила».
После Достоевского играть водевиль было легко и весело. В нем все было просто и понятно, под музыку хотелось не просто двигаться, а летать. Было совсем не страшно, напротив — хотелось играть и играть. Пусть смеются в зале, пусть радуются, пусть ее радость переходит тем, кто смотрит. Да, Борис Ильич Вершилов умел открывать в работе, в игре радость творчества, умел заражать этой радостью и свободой своих студентов. За что они его и любили.
После сдачи зачета по сценической речи в школе-студии МХАТ. В центре — педагог Сарычева.
Симолин, Марецкая, мхатовские «старики»
Еще одним запомнившимся Татьяне Дорониной педагогом Школы-студии был преподаватель «изобразительного искусства» Симолин. Запомнился потому, что любил свой предмет страстно, обладал безукоризненным ощущением формы и цвета, рассказывать о художниках и великих произведениях мог бесконечно и всегда интересно. Симолин учил «видеть» картину, а не «смотреть» на нее.
На экзамене, после того, как Таня ответила по билету, вдруг спросил:
— Ваше первое впечатление от Босха?
— Ужас.