Вернувшись другой раз, обнаружил, что мир вокруг качается. Точно знал, что лежу, укутанный по самый подбородок теплыми, уютными шкурами. Сверху изредка падало что-то холодное и мокрое. Глаза легко удалось открыть, но облегчения это не принесло. Надо мной качались и двигались серо-белые бесформенные пятна, в коридоре из чего-то, не имеющего четких границ, черного. Я огорчился было, подумав, будто бы умираю, но тут же почувствовал, как мороз щиплет щеки, и как знакомо пахнет овинами и конским потом. Успокоился, порадовался отсутствию прошибающей череп как раскаленный гвоздь боли, и убаюканный качкой уснул.
И наконец, однажды открыв – самому себе поразившись, как легко вышло – глаза, понял, что я дома. Честно говоря, особо вертеть головой опасался. Тело, приученное болью к воздержанности в лишних движениях, отзывалось на усилия вяло, без энтузиазма. В поле зрения был только небольшой кусок моей, несомненно моей – неужели я свою спальню не в состоянии узнать – комнаты, искорки вспыхивающих в косом солнечном луче пылинок, и грустный молодой господин в пенсне и с бородкой, сидящий на приставленном к изголовью табурете. И я этого неизвестно о чем таком неприятном задумавшегося человека вспомнил. Да так этому, рядовому, в общем-то, событию обрадовался, что, разом позабыв о ранении и упадке сил, улыбнулся и резко повернул голову в его сторону.
Чтож. Нужно признать – это я погорячился. Зря только напугал этого замечательного человека. Хотел поприветствовать знакомца, выразить уверенность, что раз возле меня столь славный доктор, все сомнения в моем скорейшем выздоровлении отпадают, а вместо этого громко скрипнул зубами и застонал. И вместо доброжелательной улыбки, доктор медицины, Фердинанд Юлианович Маткевич, обнаружил на моем лице гримасу нестерпимой боли.
— Ну-ну, голубчик, — доктор вскочил, и нагнулся ко мне ближе, прикладывая к щеке приятно прохладную ладошку. — Ну-ну. Все теперь будет славно.
И разглядев, как я пытаюсь сухим языком смочить пересохшие губы, крикнул полуобернувшись. Как я помнил – в сторону двери:
— Эй! Кто там! Воды!
Мне ли не узнать характерную, шаркающую походку своего слуги? Вот разглядеть как следует не удалось – проклятые глаза отказывались фокусироваться на чем-то дальше метра. Да и не нужно это было. Я и так был уверен, что кувшин с живительной влагой принес Апанас.
— Здравствуйте, Фердинанд Юлианович, — неимоверным усилием воли заставив себя не вскрикнуть, когда кожа на лице от движения челюсти натянулась, и в рану на лбу словно кто-то кусок расплавленного железа плеснул.