Дэниэл завязал шнурки на башмаках и неслышно выскользнул из круга спящих. Капли росы, висящие на стеблях травы словно жемчужины, промочили до колен его брюки, пока он шел к каменному выступу на краю утеса. Здесь он нашел место для сидения на камне и плотнее запахнул анорак.
С обманчивой быстротой и внезапностью подкрался рассвет, окрасил облака над великой рекой в нежные оттенки розового и серого талька.
Над темно-зелеными водами Зимбабве клубился туман, он пульсировал, как призрачная эктоплазма; темные стаи летящих уток четко очерчивались на бледном фоне. Утки летели строем, и концы их крыльев казались в неверном свете остриями ножей.
Где-то поблизости заревел лев; рев постепенно стих в раскатах мяукающих хрипов. При первых же звуках Дэниэл вздрогнул. Он много раз слышал львиный рев, но всегда вздрагивал. Ничего подобного в мире нет. Для него это был голос самой Африки.
Потом он увидел внизу, на краю болота, силуэт большой кошки. Лев, явно сытый и довольный, низко держал массивную голову с темной гривой, поворачивая ее из стороны в сторону в такт своей величественной походке.
Пасть была раскрыта, за черными губами блестели клыки.
Дэниэл проследил, как лев исчезает в густых кустах вдоль реки, и вздохнул от пережитого удовольствия. Сзади послышался негромкий звук. Дэниэл вздрогнул, но Джонни Нзу коснулся его плеча, успокаивая, и сел рядом на каменную плиту.
Джонни закурил. Дэниэлу так и не удалось отучить его от этой привычки. Они сидели в дружелюбном молчании, как много раз прежде, и смотрели, как быстро светает, пока не наступил миг, внушающий священный трепет: над темной массой леса показался горящий край солнца. Свет изменился, весь мир стал ярким и блестящим, как драгоценная керамика только из печи.
– Десять минут назад в лагерь вернулись следопыты. Они нашли стадо, – нарушил тишину Джонни, сбивая настрой.
Дэниэл пошевелился и посмотрел на него.
– Сколько? – спросил он.
– Примерно пятьдесят.
Это хорошо. Больше они все равно не смогли бы обработать – в жаркой долине плоть и шкура быстро гниют, а меньшее количество не оправдывало бы использование людей и дорогого оборудования.
– Ты уверен, что хочешь снимать? – спросил Джонни.
Дэниэл кивнул.
– Я тщательно это обдумал. Было бы нечестно скрывать.
– Люди едят мясо и носят кожу, но не хотят видеть бойню, – заметил Джонни.
– Мы рассматриваем сложный, вызывающий переживания объект. Люди имеют право знать.
– У любого другого я заподозрил бы журналистскую погоню за сенсацией, – сказал Джонни, и Дэниэл нахмурился.
– Ты, вероятно, единственный, кому я позволяю так говорить, потому что тебя мне не обмануть.