Сейчас я смотрю на свое отражение в зеркале, в глаза, и мне кажется, что я, наконец, успокоился. Она принесла мне в подарок зрелость, расчистив былую непредсказуемость, разложив события в порядке возрастания важности. Она собрала распущенные концы в тугой узел, построила дамбы. Научила не бояться. Столько всего за такой короткий промежуток времени.
Я живу иначе. И мне так хочется выразить ей признательность за это.
Родители не всегда хотят детям хорошего. Зачастую для них хорошее — это то, что они сами не сделали по тем или иным причинам. И не приведи господь, чтобы дитя не приняло этого родительского «блага» — вот тогда и начинается не то, не так и не тут. Мы покидаем свои дома, порой это единственный выход, чтобы не превратить в пепел семейный очаг. Я слишком поздно ушел, поэтому теперь некуда возвращаться.
Тогда думал: «Как же так, нельзя, это моя семья, я их кровь, они мне желают только лучшего». Моя установка, засевшая внутри с детства и не позволяющая долгое время жить той жизнью, что я хотел. Пусть беспечной, неправильной, но своей. Они выгоняли меня, отворачивались от меня — я думал, так оно и должно быть. «Родные, в отличие от знакомых, друзей, не будут играть с тобой. Они за правду, а она не всегда бывает сладкой, мягкой».
Вспоминаю собственную наивность, поражаюсь тому, каким я был и кем стал. Не лучше, не хуже. Другим. Будто то, что было, это не про меня, я там был физически, но внутренне гулял далеко — по закоулкам Мехико, где синие дома, жгучий и терпкий перец-халапеньо и трехногие собаки. Мексиканцы не верят их слезам. Я не могу не верить собакам — у них глаза глубже человеческих. Нет, я не отказываюсь от правды. Просто не узнаю произошедшее — если бы оно все случилось со мной, я давно перестал быть человеком. Но, судя по всему, пока все хорошо. В какой-то степени любое «хорошо» довольно шаткое, неустойчивое, что ли. Но иногда оно действительно означает «хорошо», и это радует.
Водопад просит показать мои детские фотографии.
— Я хочу узнать тебе лучше! Обычно этого нельзя делать с мужчинами, в их прошлом вообще не стоит проводить раскопки, одни сплошные разочарования. С тобой — иначе. Даже если накопаю что-либо компрометирующее, то все равно приму это. Мы срослись всеми меридианами и параллелями!
Отшучиваюсь, говоря, что я родился старым, как Бенджамин Баттон, и детство мое впереди:
— Тебе придется меня нянчить. Надеюсь, к этому времени ты не состаришься и у тебя не будут дрожать руки…
Скрываю за улыбками то, о чем трудно вспоминать. У меня нет фотографий. У меня и не было толстого детского альбома с картонными страницами и бархатной обложкой. Меняю тему, выхожу в магазин якобы за сигаретами. Спускаюсь к набережной, а в голове что-то зреет относительно воспоминаний, пухнет, обрастает подробностями. Что это — понять не могу. Но оно точно сдвинет меня в сторону верного решения. Надеюсь. Получаю эсэмэс от Водопад: «Во мне столько любви, что ее хватило бы на всего тебя, от детства до сегодняшнего дня. А если примешь, то и дальше. Купи персики».