Она посмотрела на него так же внимательно, как смотрел на нее он.
— Ну продолжайте. Или я выгляжу в ваших глазах обманщиком и лжецом?
Сперва Грейтер показался Халли придирчивым начальником-самодуром. Возможно, лжецом. Но это было раньше.
— Нет. Во время нашего серьезного разговора при первой встрече вы произвели впечатление человека, которого постоянно что-то тревожит. Я подумала, что, возможно, это чувство вины, но это было всего лишь предположение.
— Вы слышали это от Мерритт, так? А она не сказала вам, почему она сама оказалась на полюсе?
— Она сказала, что была научным работником, которого переместили на административную работу.
— До известной степени верно, — подтвердил Грейтер.
— Я не совсем понимаю.
— Подумайте сами. Пробирки, занимающиеся исследовательской работой здесь, могут достичь многого — как минимум скандальной известности, а может, даже и заработать денег, если их работы будут замечены кем-то из гигантов фармацевтики или другой промышленной отрасли. Но это не для Мерритт.
— Мне показалось, ей нравится ее работа.
— У нее была хорошая работа в ВОЗ, — сказал Грейтер.
— Во Всемирной организации здравоохранения?
— Да.
— Вы сказали «была». А что произошло?
— По слухам, она, работая в сфере предупреждения беременности, совершила ряд необдуманных поступков. Например, подвергла открытой критике кое-кого из высокопоставленных лиц в администрации Буша. И в католической церкви. И даже в ООН. Ну ее и уволили.
— И по этой причине ей нельзя доверять?
— Дело не в этом. Ее увольнение было горячей новостью всего несколько дней. Ей бы подыскать себе непыльную работенку в профессуре, а вместо этого она оказалась здесь и работает в этом ледяном «Алькатрасе» за семьдесят пять тысяч в год. Что-то тут не складывается. — Сложив руки вместе, Грейтер посмотрел на собеседницу. — Баш на баш, доктор Лиленд.
Халли поняла, что Зак имел в виду, но все еще колебалась. Просила ли ее Мерритт сохранить ее комментарии о Грейтере строго между ними? Нет, не просила. Но даже если и так, Халли все никак не могла решиться. Но ведь Грейтер был с ней откровенным. И платить ему надо было откровенностью.
— Ну хорошо. Она сказала, что вы слишком засиделись здесь и что вы… ну… несколько не в себе.
В первый раз она увидела, как он смеется. Смех его был недолгим, скорее даже не смех, а булькающее фырканье, но лицо стало веселым.
— Не в себе. Ха-ха. Вы с этим согласны?
— Нет.
— Ну и дальше?
— Она упомянула об аварии на субмарине. И о том, что произошло потом.
Веселость сошла с лица мужчины, но, к удивлению Халли, не сменилась гневом. Его обтянутое кожей лицо стало печальным.