Конечно, не нашел.
— А какое тебе дело до моей семьи? Ты же встречался со мной, а не с моей матерью.
— Но так бы я смог лучше тебя понять. Почему ты меня с ней не познакомила?
— Потому что у нас не те отношения, когда вместе выбирают платья и красят друг другу ногти. Мать вообще не слишком-то любит мужчин, а уж альфа-самцов искренне ненавидит. Радуйся, что я вас не познакомила.
— Похоже, твоя мать — страшная женщина, — вздохнул Мал, натягивая брюки.
— Да, вроде меня, только еще хуже. Извини, Мал, но я просто не могу с тобой остаться. Я живу работой и ни за что ее не оставлю, нам бесполезно даже пытаться начать все сначала.
— Неправда. Если на этот раз мы будем честны друг с другом, то обязательно что-нибудь придумаем, — возразил Мал, глядя ей прямо в глаза. — Я люблю тебя.
Наверное, примерно то же самое чувствуют люди, в которых попала молния.
— Ты меня любишь?
— Да, я люблю тебя. Люблю даже твое невыносимое упрямство.
Эйвери прижала руку к груди. Сейчас ей бы следовало сделать ответное признание, но она еще ни разу в жизни никому не говорила этих слов.
— Я… — Слова застряли у нее в горле. — Я…
— Ты?
Черные глаза так пристально на нее смотрели, что Эйвери захотелось завыть в голос.
— Я срочно должна глотнуть свежего воздуха. Может, проедемся верхом?
Мчась на арабской кобылице сквозь пустыню навстречу восходящему солнцу, Эйвери забыла обо всех своих горестях и тревогах. Бескрайняя пустыня и Мал. Что еще нужно для счастья?
— Нам пора возвращаться, иначе ты сгоришь на солнце, — заметил принц, осаживая норовистого жеребца.
Эйвери послушно завернула кобылу, хотя солнцезащитный крем еще никогда ее не подводил.
— Здесь так красиво, но мне действительно пора возвращаться к работе.
— Тебе уже давно пора нанять стоящих помощников. К тому же мы оба прекрасно понимаем, что ты не столько стремишься вернуться к работе, сколько бежишь от своего страха. Расскажи мне про свою мать.
— Какое тебе до нее дело?
— Просто я хочу понять, стала ли она такой циничной, занимаясь бракоразводными делами, или, наоборот, из-за врожденной циничности выбрала такую профессию.
— Циничность у нее врожденная.
— Не обязательно. Было же у нее что-то с твоим отцом.
Несмотря на жару, Эйвери почувствовала, как у нее холодеют руки.
— Поверь мне, она всегда была циничной.
— Именно поэтому у них ничего и не получилось?
Эйвери никогда и ни с кем не обсуждала эту тему.
Даже с матерью был всего один-единственный разговор, и Эйвери до сих пор в точности помнила, как тогда закричала: «Это неправда! Скажи, что это неправда, что ты этого не делала!» Но мать лишь пожала плечами: