Формула смерти (Горвиц) - страница 122

Он рассматривал схему, стараясь не слушать сводившие его с ума звуки музыки, когда Дана подкралась к нему сзади и закрыла его глаза руками.

— Не открывай глаз. Хорошо, Томми?

Томми сделал так, как его просили.

— Ты хочешь узнать новые ощущения? — продолжала она и, не дав ему возможности ответить, поцеловала его сначала в мочку левого уха, а потом в затылок. От новых ощущений Томми пришел в восторг, но тут она сжала его запястья, и руки его пронзила резкая боль. Он задохнулся и согнулся пополам.

— Не открывай глаз, Томми. Делай так, как я говорю.

— Но мне же больно! — эта женщина оказалась действительно сумасшедшей. Однако и силы у нее предостаточно. Он пожалел о том, что его организм был ослаблен после продолжительного запоя. Еще ни одна женщина не обращалась с ним так бесцеремонно.

Она прижалась к его спине, и Томми почувствовал, как ее коленка начала тереться об его ногу. Этого оказалось достаточно, чтобы вызвать у него эрекцию.

— Давай… — начал он.

— Что не так, Томми? Стой спокойно, ты не знаешь, что я умею еще. Если я надавлю вот на это место, — она дотронулась до его виска, — ты умрешь.

— Это уже не смешно, Дана! Оставь свои штучки для кого-нибудь другого!

— Что тебе не понравилось, Томми? — зашептала она ему на ухо.

Он высвободился из ее объятий, решив тут же повалить ее на пол и получить то, зачем он сюда явился.

Но она что-то еще сделала. Перед ним как будто сверкнула молния. Он не понял, что произошло, но почувствовал странную легкость, дыхание его пресеклось, в глазах потемнело. Странные ощущения, совершенно ему незнакомые.

— Что ты, сука, со мной творишь? — пробормотал он заплетающимся языком.

Она отпустила его, Томми качнулся назад, потом вперед и только тут почувствовал боль. Много боли. Он попытался увидеть Дану, но это оказалось делом трудным. Перед его глазами плясали белые пятна. Когда наконец она все-таки попала в его поле зрения, он понял, что с глазами его что-то произошло. Иначе почему он видит мужчину там, где должна стоять женщина? Он начал медленно оседать на липкую, бледно-желтую жидкость, призывно блестевшую на полу.

Когда и за что к Джероламо Альбинезе прилипло прозвище «Быстроногий», не знал даже Рэй Фонтана, хотя подозревал, что дело не в быстрой езде, которую тот любил в молодости, а в его звериной сноровке загодя чувствовать запах паленого и в мгновение ока смываться.

Теперь уже ничто — ни внешность, ни хватка — не напоминало о тех временах, когда он был действительно быстроногим. Обеспеченная жизнь испортила его: он потолстел и обрюзг; распутный образ жизни отразился на лице, оставив лопнувшие кровеносные сосуды на носу и щеках да двойной подбородок. Фонтане всегда нравилось, когда кто-то терял форму — Альбинезе старел, и хватка у него была уже не та.