Мне ничего не оставалось, как снова поблагодарить моего собеседника за ответ, лишенный для меня всякого смысла. Но едва лишь Дайр взялся переводить мои слова, Император остановил его жестом и что-то сказал, обратившись к господину Илаку. Тот удалился из аудиенц-залы и вскоре вернулся, неся на вытянутых руках кожаный футляр цилиндрической формы. Приблизившись к Императору, он опустился на колени. Туге произнес несколько слов и взмахом руки указал на меня, после чего господин Илак поднялся на ноги, подошел ко мне и, раскрыв футляр, развернул передо мной карту. „Spatiosissimum Imperium Mongaliae Magnae juxta recentissimas observationes mappa geographica accuratissime delineatum opera et sumtibus Matthaei Seutteri“[20], — прочитал я титульную надпись, сделанную в левом нижнем углу, в картуше… Как сожалею я теперь, что при этом я вынул из кармана и надел очки! Увидев их, Император объявил, что „эту вещь“ я должен ему подарить — сегодня, сейчас, сию минуту, „во время, когда степной сурок жует сухую траву в позолоченной клетке“… Но даже без очков я рассмотрел карту Империи монголов достаточно хорошо, чтоб убедиться, что на ней изображены те же пространства, которые занимает Империя русская».
Запись № 6.
«Дайр не переводит мне слова, с которыми Император обращается к вельможам. Однако сегодня мне было не трудно догадаться, что Туте потребовал от своего старшего секретаря господина Булгана некоторых уточнений, касающихся нашей беседы. Речь шла о способе передвижения города. Было видно, что Император плохо осведомлен в этом вопросе. Ему достаточно знать, что город постоянно и весь целиком размещается на „большой повозке“. О количестве быков, которые тянут эту повозку, Император выразился неопределенно: „очень большое количество быков“. Впрочем, спустя минуту, поговорив с господином Илаком, он высказал другое мнение. Город будто бы состоит из отдельных частей, каждая из которых имеет свою повозку.
— Повозок существует пять тысяч, — объявил Император, справившись у господина Илака.
— Ваше Величество желает сказать, — спросил я осторожно, — что китайские лавки, базар, тюрьма, дворцы секретарей, кумирни, башни, гвардейские казармы и прочие строения столицы движутся согласованно на разных повозках?
— Император сказал то, что сказал (L’imperatore ha detto ciò che ha detto), — услышал я в ответ.
На этом беседа была окончена. Туге имел недовольное выражение лица. Один из сановников, стоявший по правую руку от престола, ударил меня палкой. Император сделал вид, что не заметил этого дурного поступка. В тюрьму, в мое унылое обиталище, меня сопровождал секретарь Церен. Воспользовавшись этим случаем, я спросил у него по-русски, помнит ли он меня и может ли содействовать моему освобождению? Калмык равнодушно посмотрел на меня и ничего не ответил. С трудом выговаривая русские слова, я попытался объяснить ему, что в город меня привело любопытство и что я вовсе не имел намерений передавать кому-либо шпионские сведения о фортификациях Нового Каракорума. Однако результат был тот же: бывший вахмистр войска казаков невозмутимо молчал. Наша повозка, управляемая ловким кучером, быстро неслась по темным улицам города, кое-где освещенным факелами. По мере того как мы удалялись от императорского дворца, усиливался отвратительный запах экскрементов, которыми наполнены все закоулки монгольской столицы, ибо жители ее без стеснения испражняются там, где их застает нужда. Мы уже достигли тюремных ворот, когда калмык вдруг произнес по-русски: „Я хорошо тебя помню“. Больше он ничего не сказал».