– Эта мочалка для сортира, малыш. Чтобы оттирать известковый налет.
Марушу, похоже, он не заметил. Обхватив руками колени, она сидела чуть наклонившись вперед. Ее голос звучал звонко и приветливо, как всегда, когда она разговаривала с моими родителями. При этом она еще улыбалась, но только одними губами.
– Здравствуйте, господин Кольен.
Отец коротко кивнул и убрал чистую посуду. До верхних рядов навесной полки я не доставал. Она убрала ноги с нашего стола, переставив их на подоконник.
– Юли сказал, вы идете в гости?
– Чепуха. Мы идем гулять.
– Это здорово. А можно я с вами?
– Ты? А с чего это?
– Да просто скучно.
Он поднял воротник рубашки и достал из кармана галстук.
– Так пойди помоги матери. Работа всегда найдется.
– Я сегодня выходная, – обиженно надула она губы, – мне тоже надо когда-нибудь отдыхать.
Отец посмотрелся в зеркало над мойкой, оно осталось от клетки волнистого попугайчика, жившего когда-то у нас, и стал завязывать узел. При этом у него слегка дрожали пальцы, как обычно, когда он выполнял какую-нибудь мелкую работу.
– Ты еще не одета, а мы уже выходим. Так что давай в следующий раз.
Он просунул конец галстука в петлю, а она выпрямилась, и на спортивной майке стал виден желтый герб, федеральный орел.
– Мне нужно всего одну минуту. Даже тридцать секунд. Пожалуйста, господин Кольен. Юли сказал, я могу пойти с вами.
Отец посмотрел на меня краем глаза. Я все еще возил деревянной ложкой по сковородке, и он покачал головой.
– Ну, ладно. Только мы идем в Клеекамп. Поставь в известность родителей.
Смеясь, она прикусила нижнюю губу, развернулась и соскочила в свою комнату, и мы тут же услышали грохот и стук, как обычно, когда она рылась в шкафу. Я сложил кухонное полотенце и повесил его на ручку плиты, а отец дал мне подзатыльник.
– Рано начинаешь… Причешись. И сними, пожалуйста, эти шорты.
Я пошел в детскую, но мои штаны цвета хаки были грязные, и я надел брюки от костюма для причастия, попытался разгладить стрелку. Но она осталась заутюженной. Потом я взял в ванной расческу, и когда уже собрался причесаться, в дверь постучали – вошла сияющая Маруша.
– Так я могу идти?
Отец сидел на диване и листал газету. На нее едва посмотрел. На Маруше были розовые штаны с маленькими разрезами над щиколотками и остроконечные туфли без пяток, скорее шлепанцы, чем лодочки, тоже розовые; кроме того, белая блузка с кружевным воротником. Накрашенные сочной красной помадой губы блестели ярче, чем новенькие машинки Matchbox. Она быстро показала мне язык.
Но отец помотал головой.
– Нет, в таком виде ты с нами не пойдешь. Надень на себя еще кое-что.