, Wartefrist – в хрустящий Wortfrisch, а небрежно произнесенное Niederlassung – в Niidärlasso[8].
Отец почти полгода, не подозревая об этом, работал нелегально. Все в порядке, говорил ему тогдашний работодатель, Флури, владелец бойни, бумаги уже оформляются. Один из служивших у Флури мясников, привечавший отца, однажды сказал ему: слышь-ка, Мик, Флури на тебе больше зарабатывает, когда ты на него нелегально вкалываешь, усек? Отец задумался. В конце месяца в конверте у него лежало всего-навсего 900 франков, потому что из жалованья вычитали плату за питание и комнатенку над помещением бойни. Слова доброго подмастерья были для отца как отрезвляющая пощечина; произведя в уме несложные подсчеты, он собрался с духом и заявил хозяину: «Wenn kein Papier, Miklós gehen»[9]. И сам поразился, увидев, какое действие произвела его коротенькая, из пяти слов, фраза. Не прошло и двух недель, как он получил официальное разрешение работать по найму да еще небольшую прибавку к жалованью, хотя об этом и не просил, потому что в то время еще не знал, что другие работники получают чуть ли не вдвое больше, чем он. Почему не знал? Здесь не принято говорить, сколько ты получаешь, это была одна из первых фраз, которые я понял, сказал отец.
И еще кое-чего отец тогда не знал: «черные», нелегальные заработки отодвигают так называемый Familiennachzug, «вызов семьи», то есть возможность привезти к себе близких; возможность эта появляется, только когда у тебя есть вид на жительство и разрешение на работу («Familiennachzug» – «nachziehen» – «тянуть за собой», – перед моим внутренним взором появляется молодая пара, которая на сверкающем, новеньком автомобиле отправляется в дорогу, куда-то в будущее, а за ними прыгают, безбожно гремя, пустые консервные банки: автомобиль на веревочке тянет их за собой).
Зато потом Флури давал нам хорошие характеристики в отзывах, которые направлял в полицию по делам иммигрантов, я ему очень за это благодарен, говорит отец; благодарен, ворчит матушка, как будто это не из-за него наши дочери лишних полгода не могли к нам приехать. Родители потихоньку ссорились, когда мы с Номи спали, но я иногда их подслушивала, как и в ту ночь; я тогда только-только приехала в Швейцарию и хорошо помню те бессонные ночи, и не раз, когда я вслушивалась в тихий разговор родителей, слова кружились у меня в голове, словно опавшие листья в дождливый, ветреный осенний день, и венгерские: «бумага», «полиция», «письма», «благодарен», и немецкие: «Familiennachzug», «Schwarzarbeit», – матушка, похоже, в тот раз была выпивши, что случалось с ней очень редко, я и сегодня слышу ее резкий от обиды голос: три года, десять месяцев, двенадцать дней прошли, пока наконец прибыло детям разрешение на приезд!