Короче говоря, никто из нас, естественно, не спал в эту ночь, а потому нет смысла говорить, что я всю ночь глаз не сомкнула, или, если пользоваться венгерским оборотом, мне сон не шел на глаза; вперед, на битву! – говорит отец, когда мы, погасив свет в прихожей и заперев дверь, идем, в терпко-сладком облаке парфюма, по пустынной парковке в гараж, почти без единого слова садимся в машину, отец включает радио, выезжает задним ходом на улицу, чуть не наехав на снегоуборочную машину, этот чокнутый дворник, ругается отец, тысячу раз ему говорил, чтобы ставил свои игрушки нормально; все мы, включая отца, прекрасно понимаем, что речь сейчас идет совсем о другом, но, как бы то ни было, этим не слишком серьезным, как бы между делом, ворчаньем день наконец начинается, и мы катимся вниз по склону холма, непоправимо приближаясь к моменту открытия.
«Herzlich willkommen!»[11] – пишу я мелом на черной грифельной доске и выставляю ее за дверь (щелкая выключателями около стойки, я вдруг, будто со стороны, вижу, как наша кофейня ярким светочем вспыхивает в зимней предрассветной темноте, ее ни с чем не спутаешь, она видна со всех улиц и переулков, ток высокого напряжения, думаю я и смеюсь: я и понятия не имею, что это такое – ток высокого напряжения).
В наследство от наших предшественников мы получили не только суп из бычьих хвостов, не только фарш, и соусы, и равиоли, и консервированную фасоль, но и двух официанток, Аниту и Кристель, и еще Марлис, кухонную девушку; из новых мы взяли только Драгану, помощницу повара. С третьего января 1993 года кофейню «Мондиаль» будет содержать семья Кочиш, сохраняя прежний стиль и прежнее расписание, – сообщается в местной газете; семью Кочиш мы уже знаем: семь лет она образцово вела местную прачечную. Приехав из бывшей Югославии, семья успешно ассимилировалась у нас и шесть лет тому назад получила швейцарское гражданство.
Прямая демократия – и мое своеобразно комическое представление о ней; в свое время, в средней школе, я услышала, что мы – воплощение прадемократии, это сказал нам наш учитель, а поскольку он сказал «мы», то, конечно, это относилось и ко мне, хотя «у нас» тогда еще был югославский паспорт, то есть я еще вовсе не была Papierschweizerin[12], как позже мне говорили. Тот наш учитель ничего не имел против иностранцев; как он сам однажды сказал, для него важно только то, чего ты реально достиг, и это естественно для человека, который чувствует себя прадемократом, – равные шансы для всех! – учитель мой наверняка сыграл большую роль в том, что прямую демократию я представляла себе как некое войско, армию, как шеренги солдат в полном вооружении, которые стоят с решительными лицами, потому что они должны защитить нечто очень-очень важное, а если говорить точно, тот принцип, что шансы должны быть равны для всех.