– Всех денег все равно не заработаешь!
– Кто тебе это сказал? Мама? Так вот ей скажи то же самое!
– Папа, но неужели нельзя отложить свои дела на два часа и пойти со мной на елку?
– Разве я виноват, что переговоры с этим клубом, и подписание контракта назначено именно на то время, когда у тебя елка? Разве я в этом виноват? Пойми ты: подписания этого договора я ждал целый год! Он открывает для нас такие возможности, что…А! Ты все равно ничего не поймешь! В конце концов, ты же поедешь с мамой!
– С мамой я хожу каждый год! Я хочу с тобой!
– Елка тоже бывает каждый год! Я пойду в следующем году обязательно!
– Но ты даже не послушаешь, как я буду петь!
– Дома мне споешь!
– Давай сейчас!
– Нет, лучше вечером. Сейчас мне надо сделать несколько очень важных звонков…».
Детский голос пел о снеге, падающем в ночь под Рождество, и о малыше, мирно спящем в уютной кроватке, и о двух ангелах под крышей дома, которые…. Он вскочил, чтобы бежать в темноту:
– Прости меня! Я иду! Я сейчас иду! Прости меня!
Он бросился вперед рывком… Какая-то тяжесть обхватила его руки, плечи, тяжесть, не дававшая сдвинуться с места, дышать… Он отчаянно боролся – до тех пор, пока его не повалили на пол, лицом вниз, и там он наконец пришел в себя: от незначительной боли в разбитой губе и от поражающей насмерть боли в сердце. Москвич и врач держали его, буквально повиснув на нем. Наконец они ослабили хватку и с облегчением вытерли пот…
– Оставьте меня… – он дернулся всем телом, затем сел, и в тот момент увидел то, что увидели его спутники. Песня исчезла. В темноте, впереди, откуда она шла, был светящийся синий квадрат, обрамленный, вместо рамы, горящим пламенем. В глубине билось искаженное злобой лицо чудовища, монстра (ужасающий истинный лик настоятельницы). Звериный оскал находился в глубине квадрата за толстым стеклом, и было ясно, что по какой-то причине он не может вырваться наружу. Существо словно запечатали пламенем, и оно бесилось от дьявольской злобы. Яркая вспышка – и все исчезло, в том числе и детская песня. Он опустился на пол, закрывая лицо руками.
– Это была ловушка, – врач осторожно прикоснулся к его плечу, – тебя хотели забрать!
Он молчал по-прежнему, закрывая лицо руками. Врач осторожно спросил:
– Это был голос твоей дочери, верно?
– Она пела эту песню. Она должна была петь ее на рождественской елке, зимой. Она так просила меня пойти с ней в тот день…. Я был занят делами, и не пошел. Не слышал, как она поет.
– Ничего страшного, в этом году точно пойдешь! – весело сказал врач, – особенно после такого напоминания!