— Пятихатку как аванс и по полторушке по возвращении обещали. Плюс казенные билеты, ксивы, харчи, амуниция…
— Небогато, — качнул головой Шахид.
— Так и работы, послушать Лысого, всего ничего было — сопровождать экологов из международной экспедиции ровно месяц. Две тонны за месяц — вне условий боевых действий — это нормально в принципе. Хорошо даже, — примирительно подытожил Дед.
— А тебе, Шахид, что, не столько же пообещали? — уточнил алчный Паха.
— Не столько.
— Это ж почему, интересно?
Дед тяжко вздохнул, согнул указательный палец колечком и косточкой постучал Паху по лбу:
— Ты прямо или дурак, или засланный. Ну, подумай сам — почему. Всегда тебя надо носом тыкать! — но мыслительная задачка была явно не под силу наивному Пахе, и Дед пояснил: — Да потому, что Шахиду платит не Лысый!
— А кто?!
— Да какая разница? — пожал плечами Шахид. — Зато очень прилично. Во всяком случае, лучше, чем вам. И возвращаться в лагерь у меня что-то после истории про кроссовки и УЗИ совершенно нет настроения. Так что если есть желание — присоединяйтесь. По горам пинаться веселее в хорошей компании. Ты, Прошкин, тоже подумай хорошенько — как жить дальше. По-моему, человеку с таким жизненным опытом, как у тебя, деньги всегда здорово пригодятся…
Прошкин удовлетворенно кивнул: просыпаться на самом интересном месте было просто глупо. Так в жизни Прошкина появилось новое измерение — деньги.
Всеобщий эквивалент
Как человек политически грамотный и сознательный, Прошкин читал Маркса и его разнообразных толкователей и, конечно же, знал, что все в этом мире происходит из-за денег. Потому что деньги — это самый что ни на есть всеобщий эквивалент. Даже революция — способ перераспределения общественного богатства, то есть все тех же денег.
Хотя в повседневной, обыденной жизни деньги мало интересовали Прошкина. Точнее, он привык как-то обходиться без них. И революция тут мало что изменила. В детстве и отрочестве рано осиротевший Прошкин ходил в казенной приютской одежке и черпал жидкий суп из выданной поваром миски такой же казенной, совершенно не принадлежащей ему ложкой. В дальнейшем менялись только повара, ложки и рацион. Менялись по мере того, как менялись должности и звания Прошкина: пайка становилась сперва просто побольше, а потом еще и качеством получше. Уже много лет служебное удостоверение благополучно заменяло Николаю Павловичу бумажник, и о том, какое количество денег потребуется, чтобы быть «эквивалентным» его казенным «корочкам», он даже ни разу не задумывался.
Наверное, поэтому во сне с деньгами у Прошкина как-то не заладилось. То есть не то что денег не было. Деньги как раз были. И много, очень много, как бывает только во сне. Прошкин, как человек от природы хозяйственный, даже ссужал ими под вполне разумные проценты менее рачительных товарищей по кочевому образу жизни, вроде лоботряса Пахи. Проблема была в другом. В том, что этого, объективно большого, количества денег совершенно не хватало. Не хватало просто катастрофически — даже на самое необходимое! Пресловутый всеобщий эквивалент имел скверную тенденцию заканчиваться в самый неподходящий момент, оставляя без удовлетворения самые большие и искренние желания. И этот безрадостный факт определил суровые будни Прошкина в искусственно яркой иллюзии сна…