Посторонним могло показаться, что этот красивый статный парень произносит, как на митинге, какие-то возвышенные или высокопарные слова. А в действительности, в каждой такой фразе, в каждом поступке он раскрывался весь, целиком, и это невольно выделяло его среди многочисленных друзей и заставляло глядеть на Володю как на старшего или как на умудренного жизнью и опытом учителя и воспитателя. Все это происходило естественно, ненавязчиво и получалось как-то само собой: просто его любили и уважали.
— Эх, ребята, — говорил иногда Владимир Жабо. — Об одном я жалею: слишком поздно родился. Мне бы штурмовать Зимний, воевать в гражданскую, бить интервентов и белогвардейцев…
— Ну, в таком разе ты теперь был бы уже старый и нянчил внуков.
— Не беда! Растить детей и нянчить внуков тоже надо уметь… А не спеть ли нам, ребята? — неожиданно прерывал он самого себя. — Прогуляемся в клуб.
В небольшой комнате клуба, называвшейся почему-то гостиной, Володя садился к роялю, и его длинные тонкие пальцы, совсем не похожие на пальцы шахтера, быстро бежали по клавишам старенького рояля, начиная песню за песней: «Молодая гвардия», «Наш паровоз», «Мы красные кавалеристы»…
— Тебе бы кавалерийским эскадроном командовать и вести его в бой, а не слесарить на врубовой машине, — замечал кто-то.
— Если доведется — буду кавалеристом. Ворошилов тоже был слесарем, Будущее покажет.
И это будущее, которое уже стояло за гранью юности, показало, что от мечтаний до действительности — только шаг. Нет, не зря блоковские стихи всегда жили в нем и сопутствовали на всех трудных перекрестках яркой, но, к сожалению, короткой жизни Владимира Владиславовича Жабо.
Прежде чем в начале ноября 1941 года появиться в Москве, а затем отправиться в Подмосковье, на бывшую дачу Максима Горького, где размещался батальон особого назначения Западного фронта, Владимир Жабо уже прошел большой трудовой, военный и партийный путь. Из восторженного юноши-комсомольца, увлекавшегося поэзией и мечтавшего о подвигах во славу Родины, он превратился в кадрового военного, опытного командира-пограничника, офицера не только по должности, а и по призванию. Армейское обмундирование ладно сидело на его стройной фигуре, ремень туго затянут, а сапоги начищены до блеска.
В кармане его гимнастерки лежало предписание — отправиться в штаб батальона особого назначения и принять должность заместителя комбата по разведке. Пора бы уже на пригородный поезд, но Владимиру обязательно хотелось побывать на Красной площади, у Мавзолея Ленина.
И вот высокий статный капитан пограничных войск, чуть прихрамывая и опираясь на гладко выструганную палочку, остановился напротив Мавзолея и долго, задумчиво наблюдал за сменой воинского караула. Четкие уверенные приемы солдат караула, отработанные до виртуозности, их мерный солдатский шаг порадовали сердце отличного строевика капитана Жабо. «Да, здесь, у Мавзолея Ленина, вождя революции, иначе нельзя», — подумал он, не замечая, что за ним внимательно наблюдает неизвестный человек в стареньком темном пальто и порыжевшей мятой кепке.