Пароль — Родина (Самойлов, Скорбин) - страница 198

— Идем, идем! Нечего таращиться. — Федор сердито ткнул винтовкой в грудь задержанного, и это чуть не погубило юношу.

Точным, рассчитанным движением неизвестный оттолкнул винтовку в сторону, потом резко рванул на себя, Федор, не ожидавший такого приема, пошатнулся и в то, же мгновение получил прямой, сильный удар в лицо.

Сразу потемнело в глазах. Ушло сознание. Он медленно повалился на землю.

Неизвестный подхватил падающую винтовку, однако стрелять не стал. Отступив на шаг, он двумя руками взял ее за ствол и замахнулся. Замысел его был ясен: ударом приклада, без ненужного и опасного шума, раздробить голову партизана или, возможно, еще сильнее оглушить его и потащить к своим, к Ризеру.

Сухой одиночный выстрел из глубины леса был последним звуком, который услышал «блаженненький». Винтовка старого охотника Игната Зубилина стреляла без промаха.

…Спустя два часа отец и сын Зубилины сидели в партизанской землянке и обо всем обстоятельно докладывали командирам, Правда, докладывал один Игнат. Федор сидел понурившись, опустив голову. Он винил себя за то, что дело, которое так удачно началось, из-за допущенной им оплошности не было доведено до конца. Фашиста надо было взять живым…

— Напоследок сплоховал Федя, — огорченно говорил старик Зубилин. — И моя, значит, вина есть.

— Да, неудачно получилось, — покачал головой Гурьянов. — Вы хоть обыскали его, — нищего этого?

— Все обшарил… Однако из бумажек — ни одной.

— Фашистский «язык» сейчас очень пригодился бы, — вздохнул Жабо. — Но ничего не попишешь. Всяко бывает.

Федор Зубилин ждал сильного нагоняя, а командиры даже не ругают его! Чудно!..

— Так я ж… — начал было он, осмелев, но его прервал Карасев:

— Ладно… Все ясно. Идите отдыхайте. Вечером выступаем.

Командующий 4-й немецко-фашистской армией генерал-фельдмаршал фон Клюге уже несколько дней был не в духе. Его раздражало буквально все: и телефонные звонки, и помятые мундиры адъютантов, являвшихся с докладами, и донельзя громкое гудение автомобильных сигналов возле штаба, и даже покорное и слишком уж постное выражение лиц дежурных офицеров.

Генерал со злостью бросал телефонные трубки, разносил офицеров, швырял со стола папки с бумагами и даже выплеснул на пол кофе и разбил чашку. Любимый черный кофе показался ему на вкус неприятно кислым и отдавал скорее русскими щами, чем настоящим бразильским ароматом. Штабной повар получил нагоняй и предупреждение: если он еще раз посмеет сварить такую бурду, ему придется оставить плиту и сковородки, отправиться на передовую и там с автоматом в руках доказывать свою преданность Германии и ее фюреру.