Пароль — Родина (Самойлов, Скорбин) - страница 30

Уже в поезде, когда Карасев устроился и блаженно вытянулся на одной из верхних полок старого, скрипучего вагона, он подумал о том, что теперь-то уж наверняка отоспится всласть. И еще он подумал о том, что теперь, кажется, станет настоящим обстрелянным командиром. Уже понюхал пороху, и какое бы задание ни ждало его в Москве, на какой бы участок фронта его ни направили, везде он будет сражаться не щадя сил, до самой последней капли крови.

Вагон качался, скрипел и негромко полязгивал на стыках рельс. Когда Терехов притронулся к локтю лейтенанта, чтобы пригласить его почаевать, Карасев уже спал крепким сном.

Двадцать шестого июля 1941 года в Москве с утра было жарко и безветренно. Прошел всего месяц с небольшим с начала войны, но неузнаваемо изменился облик города. Даже под лучами палящего солнца огромный город хмурился и молчал. Ни летний зной, ни безоблачное голубое небо не радовали его. Темные вздутые аэростаты еле заметно покачивались посреди парков и скверов столицы. Издали они казались диковинными слонами с причудливыми хоботами, выставленными напоказ: глядите, мол, и любуйтесь. Однако любопытных почти не находилось. К этому новому виду противовоздушной обороны уже привыкли. Люди больше смотрели не на «слонов», а на бойцов ПВО — девушек в солдатских сапогах, гимнастерках и аккуратных пилотках («И вам, дорогие, пришлось пойти в армию») и, вздыхая, поскорее проходили мимо. Только стайки ребятишек изредка бежали за аэростатами, да и то на лицах ребят чаще можно было прочесть не веселое удивление, не радость от неожиданной забавы, а озабоченность и тревогу.

Почти на всех московских окнах, как единый узаконенный наряд, виднелись скрещенные белые полоски бумаги.

Враг еще находился далеко, но ежедневные сводки с фронтов вселяли тревогу и беспокойство.

Виктор Карасев, давно не бывавший в столице, помнил ее многолюдной, шумной, веселой. И сейчас он невольно помрачнел и погрустнел. Его охватило неудержимое желание немедленно вернуться туда, где остались многие боевые товарищи, — на фронт, Каждый час, проведенный здесь, вдали от переднего края, казался молодому командиру непоправимой ошибкой. Он, молодой, здоровый человек, командир Красной Армии, уже побывавший в боях, почему-то находится в тылу, в городе, где не слышно выстрелов и где люди, правда, торопливо, озабоченно, но все же не пригибаясь, не прячась идут по своим делам.

Вот только к ночи город преображается. Плотная темь, без единого огонька, словно прижимает дома и улицы к земле и скрывает от вражеского взора. Окна наглухо закрыты маскировочными шторами. С погашенными фарами, изредка мигая синими глазками, медленно ползут автомобили. Прохожие бредут ощупью. А когда начинают сверлить воздух гудки и сирены, когда из репродукторов несется предупреждающий голос: «Граждане! Воздушная тревога!» — и гремят первые залпы зениток, стоящих в скверах, на площадях я даже на крышах домов, все преображается. Становится ясным, что война — здесь, рядом.