— Гранатометчики, мать вашу!..
Команда запоздала — Горюнов, чья позиция находилась в центре и была выдвинута по направлению брода, сам сообразил, что делать, и в борт выскочившей на берег «сотки» хлопнуло несколько «мух», под дружный аккомпанемент разрядившихся подствольников.
«Хоть бы одно орудие…» — тоскливо подумал Рощин.
Танк подбросило, будто тот решил потанцевать, земля и камень вокруг вскипели от взрывов, — грохотом, казалось, выворотит барабанные перепонки, — бойцы глохли, и звонкий поначалу рокот «ДШК» теперь звучал в контуженном сознании, как сладкий отдаленный голос…
Бой разгорался, злой, непримиримый, страшный…
* * *
…Барташов открыл глаза.
Боли не было… вернее, она не ощущалась, как и вся нижняя часть тела.
Мучительно скосив глаза, генерал посмотрел в ту сторону, где несколько минут назад возвышались экраны наблюдения и толпились люди.
Там осталась одна покореженная рама, внутри которой по разорванным проводам и расколотым печатным платам еще бегали голубоватые язычки пламени.
Площадка вокруг была забрызгана кровью. В мешанине покореженных предметов и выбитых взрывами камней невозможно оказалось различить ни человеческих тел, ни их фрагментов…
Барташов застонал, пытаясь пошевелиться, и понял, что это не в его силах. Тело больше не подчинялось ему, да и сознание, вернувшееся к генералу, грозило вот-вот погаснуть вновь…
Он уже больше не думал ни о себе, ни о своей карьере, ни о чем, — в эти предсмертные минуты для него вдруг оказалось значимым лишь одно — он обрек всех этих людей на смерть.
Сейчас он бы отдал все на свете за простую возможность выйти в эфир, связаться хоть с кем-нибудь, чтобы попросить, потребовать помощи для погибающего внизу взвода, но, увы…
Генерал беспомощно запрокинул голову, чувствуя, как по щекам текут слезы…
Внезапно сбоку от него, где-то на границе восприятия, промелькнула тень. Барташов собрал все силы, повернул голову, отчаянно выворачивая глаза в ту сторону, где ему почудилась тень, и увидел… Колышева!
Вадим брел, словно сомнамбула, по перепаханной взрывами площадке. Его мундир был порван, испачкан кровью и обожжен, в согнутой руке, которую Колышев заботливо баюкал на груди, оказалась зажата трубка сотовой связи, но, видно, окровавленные, скрюченные пальцы больше не повиновались Вадиму.
Барташов хотел крикнуть, но не смог — из его горла вырвался лишь булькающий хрип.
Это была расплата. Расплата за все…
Колышев заметил его. Шатаясь, он подошел к Барташову и сел рядом.
— Вызови… вертушки… Вадим… — едва слышно прохрипел генерал.
Колышев посмотрел на него, покачал головой и почему-то усмехнулся…