У нее исчезла точка опоры. Смысл жизни, как бы ничтожен и убог он ни был в ее нищем прошлом, вспоминался сейчас как благо, великий, но утраченный дар…
Лада встала, подошла к секретеру, на котором сиротливо горел ночник, открыла дверцу и бессильно облокотилась о столешницу, глядя в черные глубины открытого ящика.
Такой же черной была сейчас ее душа. Мир смыкался вокруг подобно душному склепу. Машины, которые обучали ее по приказу Колышева, впихнули в сознание Лады слишком много знаний, а ее мозг, изголодавшийся, но не потерявший способности мыслить, совершенно неожиданно ПЕРЕВАРИЛ все полученные сведения. И вот теперь она стояла, до крика мечтая вернуть хоть одну иллюзию, но не могла этого сделать.
Иллюзии… Это свойство своей психики человек противопоставляет логике. Иллюзии, вера — они нужны для того, чтобы не сойти с ума. Лада утратила их.
Логика возобладала в ней, сделав черное черным, а белое убрав вовсе…
В глубинах открытого ящика лежал смятый кусочек глянцевого картона. Лада внезапно осознала, что вот уже несколько минут смотрит на него.
Протянув руку, она взяла из ящика скомканную карту, которую бросил туда Антон Петрович, прежде чем идти на встречу с Барташовым.
«Свобода одного кончается там, где начинается свобода другого».
Ладе вдруг стало жутко.
Она поняла — эта фраза напрямую перекликается с ее чувствами. Это был тезис, аксиома, выложенная в ее душе мозаикой из мрака, и она не могла оспорить данного утверждения, даже если бы страстно захотела сделать это.
Дверь в комнату внезапно приоткрылась.
— Лада, мне нужно поговорить с тобой, — мрачно произнес Колышев, не переступив порога. — Срочно.
29 октября 2028 года. За несколько часов до старта транссистемного космического корабля «Бета» к Ганимеду
Он всю жизнь боялся медиков. Стоило Семену увидеть стерильную белизну материи, холодный блеск хромированного инструмента, матовое свечение мониторов, как его начинало трясти.
Он не мог объяснить себе это иррациональное чувство страха, когда разумом понимаешь, что тебе хотят добра, но само существо протестует, боится, рвется бежать или совершить какое-либо иное безумство.
На этот раз он лежал спокойно. По крайней мере, Семену так казалось. Собрав все свое мужество, он старался не обращать внимания на оплетающие голое тело провода, монотонные вздохи расположенного в изголовье насоса, низко нависающий над головой, но еще не опустившийся колпак…
В конце концов от долгого, томительного ожидания его начала бить нервная дрожь. В голову тут же полезли разные, совершенно глупые и не нужные сейчас мысли: «Вдруг что-то случится с камерой во время полета — усну и не проснусь или организм не выдержит»…