— Пусть Кулек... Боже, Тоня, о чем мы говорим?
— А если не сосед, тогда кто? — Я игнорировала ее риторический вопрос — дело прежде всего.
— Не знаю! — отрезала Мадам и отвернулась от меня.
Я задумалась. Если сыщики приходили к Денису, значит, убийца еще не установлен. Вероятно, они хотели узнать подробности пьянки и таким путем вычислить злоумышленника.
— Владислава Сергеевна! — обратилась я к надувшейся Мадам. — А для чего вы вызвали Денису врача? Он в шоке от убийства или ему просто плохо после вчерашнего возлияния?
— Ты цинична, — грустно сказала Мадам. — Но, как это часто с тобой бывает, совершенно права. Денис слишком много выпил, а сердце у него неважное, ты же знаешь...
— Ясно. Значит, я могу сейчас позвонить ему и кое о чем спросить?
— Ой, не надо! — испугалась Мадам. — Ты извини, конечно, Тонечка, но порой ты несколько бестактна, и я боюсь...
— Напрасно боитесь. Я буду сама деликатность. Вот увидите.
— Звони, — пожала узкими плечами Мадам, поднялась с кресла и, опираясь на палку, ушла на кухню.
А я набрала номер Дениса. Раньше я только однажды звонила ему (все же мы не так близки, чтобы я позволяла себе названивать ему когда хочу): Вадя решил перенести съемку с натуры в павильон, и я должна была сообщить об этом артистам, занятым в съемке. Так что звонила я ему по необходимости. И, со своей способностью запоминать номера телефонов, тут же внесла в память номер Дениса. Хотя нет, лукавлю — я твердила этот номер весь день, даже переложила его на музыку Чайковского и потом с удовольствием напевала...
— Да...
Какой тихий голос... Совершенно не похож на обычный ровный баритон Дениса.
— Денис, это Тоня. Здравствуй.
— Тоня... Извини, я не могу сейчас говорить. У меня... — Он запнулся, но всего на секунду. — У меня гости.
— Ладно, пока, — сказала я и повесила трубку.
Ни за что не поверю, что в такой день Денис будет принимать гостей. Вероятно, у него опять милиция.
Я пошла на кухню и сообщила об этом Мадам. Она покачала головой. Что она имела в виду — не знаю. Может, жалела Дениса, а может, была расстроена нетактичным поведением милиционеров.
Мадам сидела и молчала. Я физически чувствовала волны депрессии, исходящие от нее. Это было невыносимо.
Вдобавок наше общее настроение еще более портила погода: за окном потемнело, подул сильный резкий ветер с каплями дождя; в щелях форточки засвистел сквозняк. Я смотрела на улицу и ощущала себя опустевшей до самого дна души, если у души есть дно. Примерно в такой пустоте был сейчас Миша. Но только если я еще вернусь в мир живых, то он — уже никогда.