Так и не добрался в тот день до главного. Духу не хватило.
Зато на следующий день случилось такое, что молчать уже стало невмоготу.
— Что это с вами сегодня, Илья Игнатьевич? Вы словно именинник, румянец даже, — спросила его Ксения Ивановна, когда они двинулись привычной дорогой.
— У меня, Ксения Ивановна, событие, — начал он вдохновенно, запнулся и продолжил тугим голосом. — У меня дома торшер. Такой, знаете ли, на деревянной ноге.
Ксения Ивановна улыбнулась.
— Торшер — это хорошо. Рада за вас.
— Вы вот смеетесь… — Он замолчал.
Ксения Ивановна посмотрела на него внимательно. И тут Илья Игнатьевич как в воду:
— Он у меня зацвел.
— Кто зацвел?
— Торшер.
— Торшер? Да вы шутник, Илья Игнатьевич!
— Сам понимаю, странно звучит. Но это так. Зацвел голубым цветком. Ветку пустил с листьями.
— И много их, цветов?
— Один.
— Один — это еще ничего. Не совсем, значит, совесть потеряли. — Ксения Ивановна засмеялась низким смехом и посмотрела на Илью Игнатьевича с интересом, какого прежде ее взгляд не выражал.
Но он этого не заметил. Обиделся.
А домой шел весь в ожидании. Что там? И увидел: ствол от вечернего солнца золотой и теплый, вторая ветка проклюнулась, а первая еще два цветка дала. И не сдвинуть уже его с места — тонкими упругими нитками впился тяжелый блин в сырой паркет.
Смирив волнение, Илья Игнатьевич как ни в чем не бывало поужинал покупной котлетой с чаем, сел в кресло под торшером и открыл любимую книгу «Осы, птицы, люди».
Шли дни. Бесконечной чередой тянулись стекла и склянки с биоматериалом. После работы Илья Игнатьевич возвращался прямо домой. Если раньше, бывало, нет-нет да и сходит в кино или посидит часок на бульваре, а то пройдется по магазинам — просто так, поглазеть, — то теперь спешил он под сень своего чуда, ласкал пальцами теплый ствол, носил из кухни воду в стакане, опасливо плескал на расползавшиеся корешки, следил, запрокинув голову, за уходящими вверх ветвями, отмечая путь древесного жука или божьей коровки. Голубых цветов становилось все больше, и в лаборатории он скучал по их слабому холодновато-горькому запаху.
В беседах с Ксенией Ивановной он избегал возвращаться к этой теме, боялся насмешки. Но как-то не выдержал:
— А знаете, Ксения Ивановна, отчего я сегодня проснулся?
— Не знаю, Илья Игнатьевич. От будильника, наверно.
— А вот и нет. Дятел над головой стучал. Так долбил!
— Ай-яй, Илья Игнатьевич, прямо беда с вами. Не доведут до добра ваши птицы.
— Опять не верите, — сказал он. — А вы…
И тут Илья Игнатьевич выпалил то, что, казалось, никогда и вымолвить не сможет: