Калди выглядел безнадежно больным и до крайности изможденным. Его лицо было покрыто струпьями, в свалявшихся волосах копошились вши. С большим трудом он поднялся с земли, ноги его дрожали, а когда он пытался улыбнуться, Невилл заметил, что во рту у него не хватает зубов.
— Тебе известно, что ты сделал со мной? — в ярости крикнул Невилл.
Калди тихо рассмеялся.
— Довольно неуместный вопрос в данных обстоятельствах…
— Я убийца, Калди, я стал убийцей! — буквально зашелся в крике Невилл. — Я проваливаюсь в темноту и просыпаюсь весь в крови! Как же ты мог такое сделать?! Ради всего святого, ответь, за что ты меня так?
Калди отрицательно покачал головой.
— Я ничего вам не делал, доктор. Вы все сделали сами.
— Но ведь это ты укусил меня, ты, чертов маньяк!
— Да, это правда, — согласился он. — И я очень сожалею.
— Сожалеешь?! Он сожалеет!
— Да. Но дело в том, что у меня не было выбора, — спокойно сказал Калди. — Когда я увидел у вас на лбу клеймо, я должен был укусить, просто не мог удержаться. Это стремление перенести проклятие других, очевидно, исходит свыше.
— Калди, ты виноват в том, что случилось со мной, и ты избавишь меня от этого!
— Я не могу.
— Ты должен! — продолжал кричать Невилл. — Ты должен!
— Но я не могу, — повторил Калди. — Вы и только вы сами должны попытаться снять с себя проклятье. Необходимо, чтобы это исходило изнутри, из вашего естества, мои слова тут бессильны. Конечно, я могу рассказать вам кое-что, чтобы вы попытались понять. Но ваше спасение не во мне и ни в ком другом. Оно в вас, в вашем сердце.
Невилл побагровел от душившего его гнева.
— Ну, конечно, ты стоишь тут, такой спокойный и уверенный, зная, что я не смогу заставить тебя, зная, что тебе нельзя причинить вред и ты не можешь умереть..!
— Подождите, доктор, тут вы ошибаетесь, я МОГУ умереть, — Калди счастливо улыбнулся. — В конце концов, пройдя долгий земной путь, я могу умереть.
Он отвернулся и стал смотреть на костер.
— Я прожил этот год, как нормальный человек, доктор Невилл. Я наслаждался жизнью, настоящей человеческой жизнью, впервые за три тысячи лет. Я чувствовал голод, холод и жару. Я ел, пил и болел и делал многое другое, чего со мной не было уже так давно. Ну, а теперь пора умирать.
Он вытянул руку, показывая на костер.
— Для моего народа и моей веры огонь — священен, умерших нельзя сжигать. Их попросту оставляют на высоких башнях, и стервятники становятся их могильщиками. Но для себя я решил сделать исключение. Святость огня очистит меня от скверны и станет дорогой к Мосту.
— Калди, — снова закричал Невилл, почти не слушая его, — опомнись! О чем ты говоришь?