Я не мог не признать, что в словах наставника есть некий смысл. Тем не менее этот самый смысл шел вразрез со всем, чему я был обучен и чему обучился сам.
– А что же тогда с ним делать? – задал я закономерный вопрос.
– Ничего, – вновь прокряхтел старец, что в его исполнении, видимо, считалось смехом. – Страх – лишь ножны, а что можно делать с ножнами? Только следить за тем, чтобы они не стали полезнее меча, хранящегося в них.
– Значит, по-вашему, страх – это ножны?
– Не «по-моему», – поправил меня малас, – а так оно и есть. Раскрой себя страху, позволь ему окутать тебя, оплести своими ядовитыми побегами. И когда тебе будет казаться, что тебя уже накрыло с головой, то нырни еще глубже. И там, на самом дне, будет лежать меч. Самый крепкий меч. Крепче любой стали, любого сплава, крепче мечей героев баллад и былин. Крепче мечей богов и косы Темного Жнеца. Меч, который нельзя отобрать, пока бьется твое сердце. Меч, против которого не спасет ни один щит.
– Должно быть, это какой-то метафорический меч.
И вновь в ответ кряхтение, но мгновением позже старец взмахнул рукой. Он выставил ее, словно копье, и сделал лишь одно рассекающее движение. Однако этого взмаха хватило, чтобы туман сгустился, принял коричневые очертания некоего предмета, а секундой позже земляной серп врезался в стену, вырезав там десятисантиметровую борозду.
– Разве это была метафора?
Я лишь шумно сглотнул. Сделать такое при помощи сабель теперь мог и я, но чтобы без оружия, голыми руками… Нет, я пытался, конечно, потому как эта идея пришла мне в голову буквально на следующий день после первого успеха на арене Териала, но результат был нулевой.
– Меч, – произнес старец. Он поднялся, а потом нагнулся и приложил свою морщинистую ладонь к моей груди: – Ищи его здесь.
С этими словами тренер решительно направился на выход, но у двери остановился и бросил через плечо:
– Снаружи будет дежурить человек. Когда тебе станет совсем плохо, то кричи громче, чем будешь кричать в попытках выбраться из собственных ножен.
– Спасибо, – пробурчал я в ответ. Но дверь уже закрылась.
Так я остался в комнате один на один с семнадцатью машинами, несущими смерть. На коленях лежали Лунные Перья, заточенные в обсидиан. Намек был слишком прозрачен, чтобы его не понять, так что уже через пару секунд клинки перекочевали к стене. Оставив их там, я вскочил на ноги.
Легкую разминку, которую я тогда провел, растягиваясь и приседая, можно назвать предосторожностью и разогревом, но, по сути, я просто тянул время. Страх лающей собакой стоял совсем близко, буквально облизывая кожу, оставляя на ней холодную испарину.