Гужов замялся, подумал: угадала! И вправду — костюм на нем почти новый. Он редко его надевал. На службу, как положено, ходил в иной, форменной, одежде и даже ботинки обувал другие. И теперь, когда взгляд колхозницы остановился на нем (не начальство ли?), он торопливо сказал:
— Я хотел бы на лето дачу у вас снять. Уж больно место у вас хорошее. Река рядом, лес! А я так люблю летом с удочкой посидеть. Не слыхали, может, кто-нибудь сдает?
— У тебя, Прасковья, зимняя половина свободна, — проговорила участливо молодая. — Сдала бы.
— Иван в отпуск обещался, — осторожно ответила баба.
— Тогда к Оле Квашне сходите, — сказала еще одна женщина, которая все молчала. — Вон в ту избу постучите. Оля должна пустить. Она живет одна.
— Где? Где? — загорелся Гужов: он рад был любой зацепке, любому человеку, с которым можно было бы еще поговорить.
— А вон изба под вербой. Синие наличники. Вы не стесняйтесь, заходите. У нас тут просто. Оля картошку перебирала. Сейчас на обед пришла.
— Спасибо!
На тротуаре, сделанном Варгиным, поблескивали лужи, и Гужов обходил их стороной.
Гужов растерянно оглядел дверь, ведущую в сенцы: кнопки звонка не было. Увесистая щеколда и кольца для замка. «Подойти к окну и постучать?» — подумал он. Вспомнились слова: «Не стесняйтесь, заходите. У нас тут просто». Гужов решил не заглядывать в окно. Поднявшись на крыльцо, он стукнул раз-другой щеколдой, чтоб предупредить хозяйку, и, открыв дверь, вошел в сенцы. Однако в избу он не спешил, надеясь на то, что хозяйка, услышав шум в сенцах, сама откроет дверь. Но дверь избы не открывалась, и, выждав минуту-другую, он пошарил рукой по стене. Нащупав дверную скобу, потянул ее на себя.
— Кто там? — послышался глухой, хрипловатый голос из избы. — Какого лешего скребешься, как мышь? Заходи!
Гужов на какой-то миг пожалел, что он не в форменном костюме. В форме он чувствовал себя увереннее. Зайди теперь в избу при форменном кителе и фуражке — у хозяйки небось язык бы отнялся от растерянности и удивления. А так, в гражданском костюме, кто он? Проезжий. Дачник.
Он открыл дверь и, пригнувшись, чтобы не удариться головой о притолоку, шагнул в избу.
За широким столом, покрытым чистой скатертью — не самотканой, а покупной, с выделкой розовыми кругами, — сидела старуха. Она сидела не на конике и не на скамейке, обычно приставляемых в деревнях к столу, а на стуле с высокой спинкой, обтянутой черным дерматином. Такие стулья Гужов как-то видел в правлении, где ребята резались в домино. Но в избе такие стулья казались громоздкими, неуклюжими. Старуха не возвышалась над высоким столом, даже ее голова не виднелась из-за деревянной спинки.