Уже давно, наверное на протяжении трех последних лет, Долгачева думала о том, почему хозяйства района топчутся на месте. Мало людей в селах? А почему люди не остаются работать на селе, а тянутся в город? Надо проанализировать причины. Надо, чтобы каждое хозяйство имело план социально-экономического развития.
Чем дольше Долгачева билась над этим, тем сложнее ей казалась задача. Положиться в этом деле на интуицию нельзя. Нужна точность. А кому доверить статистику? Надо расспросить колхозников, рабочих совхозов об условиях их жизни, о том, что думает сельская молодежь, какие у нее планы.
Однажды Екатерине Алексеевне попала в руки книга доцента Московского университета Грибанова по социологическому исследованию села. Оказывается, такие работы давно уже ведутся.
Долгачева обрадовалась, написала доценту. Грибанов отозвался на ее письмо. Между ними завязалась переписка. Сегодня впервые доцент должен был приехать.
Из-под арки старого купеческого дома вышел Андрей Мезенцев — полнотелый, кривоногий. Он нес на плече весла и удочку. Шел он степенно, как и подобает в его возрасте. Мезенцев не молод, он, как и Тобольцев, воевал, получает пенсию. Мезенцев не видел Долгачеву, и она исподволь наблюдала за ним.
Казалось бы, он сделал в жизни свое дело: живи, грей свои косточки на солнце! Ан нет! Не довольствуется этим. Мезенцев руководит авиамодельным кружком во Дворце пионеров. Он так сумел увлечь ребят, что они не раз завоевывали первое место на областных соревнованиях. Кружковцы занимаются вечером, после школы. К тому времени Мезанцев, порыбачив, вернется с Оки, отдохнет часик-другой после утренней зорьки. Пообедав, — посвежевший, загорелый, — он так же степенно идет во Дворец пионеров, который помещается в приокском парке, рядом с райкомом.
В парке зеленели старые липы и пахло медовыми сережками, которые еще не распустились.
Долгачева считала рыбалку блажью, делом несерьезным. Но страсть, увлеченность ей в людях нравилась. «Хорошо, если б Николай увлекся чем-нибудь, хоть рыбалкой». Поведение Тобольцева все больше беспокоило ее. Он каждый вечер задерживался в сельхозуправлении, куда устроился на работу, не имея никакой другой профессии, кроме зычного голоса, кроме умения кричать на плацу: «Рота! Равняйсь!» Да-а… Не совершила ли она ошибки со своим замужеством?
Как спокойно жилось без Тобольцева. Никто не спрашивал, когда будет дома. Никто не спрашивал у нее — и она не спрашивала ни у кого. Долгачева уже привыкла к своему положению — к положению одинокой женщины. Какое дело людям: замужем она или нет? На нее привыкли смотреть не как на женщину, а как на первого секретаря. Мужчины говорили с ней только о деле, и в кабинете, и в правлении. Она знала, что каждого надо выслушать: и председателя, и доярку. И всегда, по возможности, надо быть доброжелательной, быть веселой. Это нравится людям, с которыми она общается.