Кто-то из моих палачей, скорее всего, длинномордый, схватил меня сзади за волосы и с силой потянул вниз. Лицо моё поднялось вверх, и я увидел верхушки деревьев, верхние этажи девятиэтажек и тёмное вечернее небо. Неожиданно я вспомнил, что римские легионеры выбривали волосы на затылке, чтобы враг не смог схватить их за волосы.
«Боже мой, — подумал я, — меня сейчас убьют, а я о древних римлянах думаю. Бред какой-то…»
Я закрыл глаза. В голове замелькали несвязанные друг с другом картинки: лица людей, какие-то пейзажи, сцены из детства и кадры из популярных кинофильмов (точно помню, что видел Монику Белуччи топлесс). С ужасом я понял, что это и есть интерпретация известного выражения: «Вся жизнь промелькнула перед глазами». На самом деле, как мне кажется, перед глазами мелькала не совсем жизнь, и лишь случайные образы, которые память стохастически выкидывала на поверхность.
Пауза затягивалась — я так и продолжал стоять с заломленными назад руками и задранной кверху физиономией. Не знаю, чего ждал Глущ. Возможно, он просто подражал кинозлодеям, которые всегда тянут с расправой. Ожидание казалось вечным, и это было невыносимо. Признаюсь, если бы мне пришлось дожидаться развязки чуть дольше, я бы, наверное, пустил струю в штаны.
Но тут в моей голове раздался тихий стеклянный звон, и вокруг стало невыносимо светло. Я открыл глаза, но это ничего не изменило, видимо свет, который я видел, был внутри меня. Со звуком ситуация была схожей, в том смысле, что я ощущал монотонный без переливов гул, подобный звучанию предупредительного сигнала далёкой электрички.
«И что, это и есть „всё“? — подумал я, — это и есть „она“? Или, точнее сказать, „оно“? А где же товарищ народный судья? Где, вообще, все?»
Мои мысли в таком состоянии виделись мне отпечатанными крупными, слегка прыгающими буквами, на цветных пузырях. Пузыри эти выплывали откуда-то снизу, равномерно поднимались вверх и исчезали потом где-то за границами видимости. Откуда и куда плывут мысли-пузыри, я отчего-то не задумывался. Их было много, иногда они даже налезали друг на друга, и я не успевал их читать. Точно помню, что одной из последних было: «…раз я мыслю, значит не всё так плохо».
Сложно сказать, сколько я пребывал в нокауте. Может, это заняло доли секунды, а может и несколько минут, не знаю, но в какой-то момент пузыри исчезли, и вместо них постепенно сквозь световую и звуковую завесу начала проступать окружающая реальность. Первое, что я увидел, были обутые в кроссовки с тремя белыми полосками ноги Глуща, а первое, что услышал — его голос: