Она секунду подержала бумажку перед собой, будто увидела в ней больше, чем обнаружилось поначалу, а затем, разорвав ее целиком прямо перед мужчинами, бросила клочки в рот и начала жевать.
— Элоиза! — крикнул Малькольм, подступив к ней.
Джером поднялся и приказал:
— Оставьте ее. Пусть сделает то, что должна сделать. — Его прежний оскал сменялся сейчас милостивым выражением.
Она проглотила еще один уголок чека, а потом, увидев Джерома так близко, увесисто дала ему в челюсть. Он промолчал, как человек, внимательно изучающий силу удара.
Кермит разразился приступом неудержимого смеха.
— Все вы одна свора! — внезапно выкрикнула Элоиза, глядя на них. — Все вы пидарасы, вот что. Свора пидарасов. Заставляете женщину тащить всю тяжесть, а сами языком молотите. Горите вы! Пидарасы! Пидарасы! — проорала она, плача, и, схватив бутылку с бренди, выбежала из комнаты.
В пору ухаживаний, много лет назад, Жерару Жерару и мадам Жерар часто доводилось сидеть в темном лесу на другой стороне лагуны, что напротив японских Храмов, но и невдалеке от скамьи, на которой позже сиживал Малькольм. Здесь Жерар Жерар предложил ей выйти за него замуж, и она, разумеется, отказалась.
Прошло еще несколько дней, и осень стряхивала последние листья. Он спросил ее вновь. На этот раз, немо оплакивая свою уходящую молодость, она не смогла ответить, но кивнула довольно энергично для дамы ее темперамента. Жерар Жерар, как настоящий фокусник, уже держал в ладони кольцо. Он больно напялил кольцо ей на палец и тяжело поцеловал ее в губы. (Ловушка открылась и захлопнулась, как она позже говорила мистеру Коксу, и брак заместил все, что ей дорого и привычно.)
— Значит, вы торжествуете, — сказала мадам Жерар своему будущему мужу.
— Мы оба торжествуем, — ответил он с чрезмерной гордостью.
— Что это за торжество? — пораженно воскликнула она. — Что это за победа, которую торжествуют оба?
Тогда-то Жерар Жерар узнал (если не понял этого раньше), что брак с ней будет непрерывным противоборством.
— Должны быть победы и для двоих, — продолжил он, — если есть победы для одного.
— Победа должна быть только моей, — возразила она, — безраздельной. Разделенная, она принадлежит кому-то другому.
Теперь она с удивлением смотрела на кольцо.
Он ждал, пока его не осенит ответ, и шаркал ногами по дубовым листьям, что служили их беседе ковром.
— В торжестве я всегда одинока, — воскликнула она, испуганная переменами, которые подступили к ней со всех сторон, как разломы по льдине.
— Вы больше не беззащитны, не одиноки, вот и все, — Жерар Жерар опять поцеловал ее губы.