Гас сложился вдвое от ее удара, громко закашлявшись.
— Это все иголки профессора Робинолте, — разъяснил Малькольм женщине, которая вытаращилась на Гаса с кривой усмешкой изумления на губах.
— В хорошей же форме ты ко мне явился, — сказала женщина непонимающе после паузы.
Гас вернулся в нормальное положение и прошептал:
— Сегодня — мальчик… я только приму душ и на боковую… неделю не спал, понимаешь?
— Не поняла, — сказала женщина, — ты посылаешь его, — она показала на Малькольма, — наверх вместо себя?
— Обкатай его, ради бога, слышишь? — спросил Гас, устало кашляя, сел на кресло у вешалки и начал стаскивать сапоги.
— Ты делай, как я тебе сказал на улице, — внушал Гас мальчику, — я хочу, чтобы ты прошел через все это, как заведено по Природе.
Женщина ответила Гасу уничижительным губным звуком.
— Пойдем со мной, дуся, — сказала женщина Малькольму, перед тем как удалиться, и бросила последний свирепый взгляд на Гаса.
— И не приходи обратно, пока не получится, — сумел выкрикнуть Гас вслед Малькольму. Он страшно закашлялся и попытался еще что-то крикнуть, но слова были не слышны.
Прошло часа четыре или пять, когда Малькольм на цыпочках вернулся к № 22 в турецких банях, постучал, не дождался ответа, мягко открыл дверь и заглянул внутрь.
Гас лежал на узкой кушетке, раздетый, если не считать бинтов, которые почти сползли.
Малькольм сел на низкий белый стул рядом с кушеткой.
— Я все сделал, как ты сказал, Гас, — сообщил он мотоциклисту. — Все до конца, три раза! Похоже, что теперь я настоящий жених.
Малькольму показалось, что Гас улыбнулся, и ему стало приятно.
— Может быть, пора вернуться к нашему мотоциклу? — поинтересовался Малькольм.
Лучи утреннего солнца вливались в малюсенькое окно над кушеткой Гаса.
— Пора вставать, — Малькольм зевнул во весь рот и деликатно похлопал Гаса, выбрав место без наколок.
Затем Малькольм рассказал о том, как мадам Розита хвалила его, угостила чаем и дала маленький талисман, который он сейчас показывал Гасу: старомодную чашку для бритья с портретом Джорджа Вашингтона и первым американским флагом.
Но Гас продолжал спать.
Кровь загустела и запеклась на бинтах вокруг его груди. Присмотревшись к животу Гаса, Малькольм на минуту оцепенел: ему показалось, что он не видит, как этот орган его друга поднимается и опадает. Малькольм посмотрел на его рот тоже: рот был странно растянут и нем.
— Гас, — сказал мальчик довольно громко. — Черныш! Доброе утро!
Малькольм достал из кармана клочок бумаги и поднес ко рту и ноздрям Гаса. Отец всегда учил, что это верный способ определить, жив человек или мертв. Из мотоциклиста не выходило ничего, что могло бы поколебать бумагу.