— С кузницей схоже! — сказал Иевлев. — Будто горн там на краю земли…
Продрогнув, вернулись в дом и долго еще говорили о сполохах.
— Нашим корабельщикам расскажешь — не поверят! — вздохнул Яким, раздеваясь.
— Многому не поверят! — сказал Сильвестр Петрович.
Лег на лавку и задумался. Яким уже спал, в избе было тихо, только трещали от мороза бревна, да мышь осторожно точила в подполье.
— Многому не поверят! — шепотом повторил Иевлев. — Многому…
С утра, едва рассвело, пошли на Онежский залив — смотреть поморские лодьи, карбасы и кочи. Не веря своим глазам, Сильвестр Петрович смерил длину лодьи — девяносто футов, — корабль! Стоя наверху, на палубе, Иевлев крикнул вниз Воронину:
— Яким, сия лодья поболе той, что у Христофора Колумба была…
Суда были подняты на городки из бревен, стояли высоко. Корелин коротко, скупо, но с гордостью рассказывал, какое судно когда построено, какую воду ходит, то есть сколько лет плавает, где бывало, что с ним приключалось в плаваниях. На морозе, под яркими лучами зимнего негреющего солнца весело пахло смолой, и было смешно вспоминать переяславльские мучения, Тиммермана, верфь, которую там никак не могли достроить…
Покуда смотрели суда, собралась на берегу целая толпа поморов, ходили сзади, посмеивались в густые заиндевевшие бороды, лукаво смотрели на гостей. Потом все сгрудились у лодьи Корелина, напирая друг на друга, стали рассказывать про себя, про свои случаи, про зимовья, про странствования, как ходили в дальние края — в немцы, как бывали у норвегов, как промышляли, как охотились, как рыбачили…
Иевлев, застыв на морозе, велел Алексею Кононовичу нынче же собрать кормщиков к себе для беседы, сам послал за вином, кликнул невестку Корелина — Еленку, протянул ей червонец на расходы. Еленка повела соболиной бровью, усмехнулась красными губами, до золотого не дотронулась, сказала с обидным пренебрежением:
— У нас, чай, не постоялый двор, не кружало. Почтим гостей и без твоего монета.
— Гордая больно! — удивился Сильвестр Петрович.
— Какова уродилась…
— Бабе бы и потише надо жить, — посоветовал Воронин.
— Бабами сваи бьют, — блеснув глазами, сказала Еленка. — А я рыбацкая женка, сама себе голова.
— Голова тебе муж! — нравоучительно произнес Яким Воронин.
— Пойдем по весне в море, молодец, — сказала Еленка, — там поглядишь, кто кому голова…
И ушла творить тесто для пирогов. Алексей Кононович насмешливо улыбался, молчал.
— Чего она про море-то? — недоуменно спросил Воронин.
— А того, что кормщит нынче, лодьи водит в дальние пути.
— Она?
— Она, Еленка. У ней под началом мужики, боятся ее, не дай боже. Строгая женка…