Первое, что приходило на ум, – соседние казачьи войска. Жизнь в Монастырском городище и Азове вспоминалась с ностальгическим налетом. Хорошо там ему было, пожалуй, как нигде и никогда. Да вот беда, к сожалению, донское и гребенское казачьи войска для побега исключались. Выдачи оттуда, конечно, нет, но Хмельницкий приобрел там такое влияние, что легко мог осложнить жизнь неслуха до невозможности ее продолжать. Случались в последнее время прецеденты: напакостив на Сечи, некоторые хитрованы пытались скрыться на Дону – никто больше нескольких месяцев там из них не прожил.
«Донцам не то что с каждым годом, с каждым месяцем все солонее приходится, допекли их черкесы. Раньше им татары, ногаи да кумыки особо разухариться не позволяли, загоняли борзых подальше в горы. Теперь же, когда казаки с калмыками степи от своих и адыгских врагов почистили, горцы расхрабрились, их шайки под Азов и Монастырский городок добирались, шапсуги и натухаевцы на море совсем обнаглели, не только в море лютуют, на греческие селения Крыма уже нападали. Без регулярной помощи из России, Запорожья, Малой Руси донцам и гребенцам совсем туго придется, как бы не хуже, чем при татарах. Да и калмыки… очень ненадежные и опасные союзники. Яикцы, вон, с превеликим трудом от них отбились, чуть всех казаков там косоглазые не перевели. Против воли Богдана мне там не жить».
Вот черкесы бы его приняли и не выдали. Сразу вспомнились решительные, гордые и красивые бойцы на великолепных лошадях, горы, покрытые лесами, но со снежными вершинами – красота. Рядом с такими в поход пойти нестыдно. Однако самому к ним жить ехать не хотелось.
«Дикие люди, живущие по древним, замшелым обычаям, обрекающим гордых, умелых бойцов на поражения, подчинение менее сильным противникам, режущие друг друга по малейшему поводу и совсем без оного. Я ведь для них своим никогда не стану, значит, все время придется ждать удара в спину. Уж основание для такой подлости они в своих обычаях найдут. Да и не мои это обычаи, не моих предков. С шутками опять-таки там… не пошутишь. Разве что над пастухами-ремесленниками, но какой интерес осмеивать безответных?».
Естественно, не раз и не два возвращался он к мысли уехать к родным. Здесь сразу столько воспоминаний нахлынуло… привычный купол юрты, первым делом бросающийся в глаза, когда просыпаешься утром. Первая любовь, томительная, остро переживаемая и закончившаяся ничем. Веселые скачки с друзьями на резвых скакунах, когда ветер гудит в ушах, а пыль из-под копыт твоего скакуна летит в лица тем, кто хочет тебя догнать. Первая чашка кумыса, первая схватка всерьез – не на жизнь, а на смерть…