у Виктора Пелевина,
бытия-небытия у Иосифа Бродского и Саши Соколова,
памяти-забвения в «Пушкинском доме» Андрея Битова, в романах Владимира Шарова, в «Кыси» Татьяны Толстой,
личного-безличного у Кибирова и у Льва Рубинштейна,
дискурсивной свободы-зависимости у Д.А. Пригова и Владимира Сорокина и т. п.
Все эти взрывные апории обладают огромной художественной силой. По сути дела, они выводят на новый концептуальный уровень эстетическую незавершенность, открытость, присущую любому художественному тексту. Они провокационны не поверхностно, а глубинно, и потому предполагают гораздо более сильную (65) эмоциональную и интеллектуальную вовлеченность читателя. В терминах Лотмана эту художественную модель можно охарактеризовать как совмещение тернарного и бинарного модусов: в сочинениях русских постмодернистов действительно создается третья, нейтральная зона диалога между полярными оппозициями, но она не снимает бинарность, а поглощает ее, переводя взрыв – традиционный для русской культуры механизм культурной динамики – так сказать, в стационарный режим (66) <…>.
Сходство взрывных апорий русского постмодернизма с барочной аллегорией по Беньямину (Беньямин В. Происхождение немецкой барочной драмы. М.: Аграф, 2002. С. 69, 241) позволяет высказать гипотезу о том, что постмодернистская апория, как и аллегория, обладает вполне осязаемой философской семантикой. Они структурно манифестируют исчезновение синтезирующего противоположности «центра», изоморфного «трансцендентальному означаемому» истории и человеческой деятельности вообще. Без этого центра, без трансцендентной цели истории, обеспечивающей возможность конструктивного (67) компромисса, история превращается в непрерывно дробящуюся катастрофу, повторяемую и непредсказуемую одновременно – как и сама взрывная апория, чье функционирование <…> итеративно – то есть состоит из всегда смещенных и потому всегда непредсказуемо-новых повторений одних и тех же коллизий, конфликтов, сюжетных и риторических ходов (68). <…>
Позволим себе высказать гипотезу: постмодернизм вообще, а в русской культуре (с ее незавершенностью модернистского проекта) в особенности, представляет собой результат органической эволюции модернистских катахрез до состояния постмодернистских апорий. Иначе говоря, постмодернизм ни в коем случае не противостоит модернизму, а продолжает и развивает те глубинные сдвиги, которые возникают в модернистских дискурсах, часто оставаясь незамеченными; важность этих сдвигов для культурной эволюции осознается только задним числом.