На следующий день он снова служил литургию и после отпуста, вновь обращаясь из алтаря к тому же самому певцу, говорит:
— «Прежде Честнаго Креста Твоего и страдания…»
Но тот снова начинает петь «Прежде Креста Твоего Господи…»
Тогда отец Епифаний открывает северные диаконские двери и уже повышенным тоном говорит:
— Ты все время ошибаешься. Я говорю: «Прежде Честнаго Креста Твоего и страдания…», а ты каждый раз начинаешь петь «Прежде Креста Твоего Господи…» Будь внимательнее, чадо мое, к тому, что тебе говорят.
— Простите, Геронда, — ответил он и запел то, что его просили.
Вскоре они встретились в архондарике, и отец Епифаний первый говорит:
— Прости меня, чадо мое, но ты заставил меня понервничать.
— Меня простите, Геронда, что я заставил Вас разгневаться.
— Нет, чадо мое. Когда я говорю: «Ты заставил меня понервничать», то не имею в виду, что разгневался. Гнев не дошел до сердца, поэтому я очень скоро успокоился.
Один из братьев сказал:
— Геронда, боюсь, что этот инцидент вызвал соблазн у прихожан.
— Ты так думаешь? — лицо батюшки погрустнело.
На следующий день, в воскресенье утром, батюшка сидел в своем любимом кресле, и было видно, что служить он не будет. Один священник спросил:
— Вы не будете служить?
— Нет.
— Наверное, плохо спали?
— Нет, спал я достаточно хорошо.
— Болит желудок?
— Нет, и он, можно сказать, не беспокоит.
— Простите, но вчера у меня сложилось впечатление, что сегодня мы с Вами будем служить вместе…
— Послушай, чадо мое. После вчерашней истории с певцом я наложил на себя епитимью — не причащаться сегодня и поэтому не могу служить.
Однажды некий священник беседовал с батюшкой, а в конце беседы спросил его:
— Отец Епифаний, позвольте мне несколько переработать и издать то, о чем мы только что говорили.
— Конечно, отец мой.
Через какое‑то время батюшка, забыв и об этой встрече, и о просьбе, получает книгу священника и звонит автору:
— Батюшка, поздравляю Вас с изданием Вашей книги. Я из нее много почерпнул.
— Но, отец Епифаний, неужели Вы не помните?
— Нет. А что я должен помнить?
— Все это Ваше!
И он напомнил ему о разговоре.
* * *
— Геронда, — спросил один из братьев, — почему Вы ничего не напишете по такому‑то церковному вопросу? Об этом писали уже все!
— Зачем мне писать, чадо мое? — улыбаясь, сказал он. — За меня уже написали другие. Не успею я что‑нибудь сказать, как на следующий день встречаю свои слова в чьей‑то журнальной статье. Но меня это мало заботит. Достаточно того, что мои идеи и аргументы становятся известны, пусть даже и без моего имени.