Вот с такими событиями в семействе Беннетов, не считая, конечно, редких прогулок в Меритон, прошел холодный январь и по большей части грязный февраль. На март была намечена поездка Элизабет в Хансфорд. Поначалу она не задумывалась всерьез над тем, чтобы куда-то там ехать, но потом выяснилось, что Шарлотта на это очень надеется; и вскоре сама Элизабет начала подумывать о предстоящем визите со все большим удовольствием и определенностью. Разлука лишь подхлестнула ее желание вновь повстречаться с приятельницей, а заодно и смягчила пренебрежение к мистеру Коллинзу. Главным преимуществом в целом плане была новизна; а при такой матери и таких необщительных сестрах дом не может похвастаться безупречностью, и поэтому ради мира в семье всякие небольшие перемены вроде этой весьма приветствовались. Более того, поездка сулила возможность недолгого свидания с Джейн, а потому чем ближе подходил день отъезда, тем сильнее ждала его Лиззи. Расставание с родными прошло как по маслу, и очень скоро все случилось именно так, как то планировала Шарлотта в первом своем письме. Элизабет отправлялась на чужбину в сопровождении сэра Уильяма и средней его дочери. В маршрут внесли поправку на то, чтобы провести ночь в Лондоне, и весь план стал таким совершенным, каким только может быть план.
Единственным обстоятельством, печалившим Элизабет, была разлука с отцом, который непременно станет по ней скучать и который уже накануне расставания так неодобрительно высказался об этой затее, что Элизабет не могла не обещать родителю писать как можно чаще; а тот, растрогавшись, даже почти пообещал отвечать на ее послания.
Расставание с мистером Уикемом прошло безупречно по-дружески. Нынешние метания оказались не в силах заставить его позабыть о том, что именно Элизабет была первой, возбудившей и заслужившей его внимания. Она была первой, кто слушал и сочувствовал, первой, к кому он привязался; и в манере его прощания, высказывания добрых пожеланий, напоминания о том, чего следует ожидать от леди Кэтрин де Бург, в убеждении в том, что мысли их неизменно совпадают в любых вопросах, звучала искренность, забота, заставлявшая ее проникнуться самым искренним уважением. Они расстались, и Элизабет покинула красавца-офицера в твердом убеждении, что, будь тот женат или холост, она не сможет его воспринимать иначе, чем эталон приятного и милого молодого человека.
Утвердиться в этой мысли на следующий день ей невольно помогли ее попутчики. Сэр Уильям Лукас и его дочь Мария, добродушная и такая же пустоголовая девочка, как и ее отец, за целый день не произнесли ничего достойного внимания и получили его ровно столько, сколько барышня уделяла, скажем, треску спиц в колесах экипажа. Элизабет нравилась своеобразная эстетика глупости; беда только в том, что сэра Уильяма она знала уже слишком давно. Он не мог поведать чего-нибудь нового о рыцарстве и славном своем прошлом, а его комплименты казались такими же безнадежно устаревшими, как и новости.