По дороге домой Элизабет поделилась с Джейн своими наблюдениями за странным поведением молодых людей; и, хотя та была склонна защищать всех и вся, она не могла предложить более разумных объяснений их молчаливой стычке, чем ее сестра.
По возвращении в Лонгбурн мистер Коллинз поспешил пролить бальзам на сердце миссис Беннет, рассыпавшись в похвалах в адрес ее сестры. Он высказал предположение, что, кроме леди Кэтрин и ее милой дочери, никогда не встречал более элегантной женщины, чем миссис Филипс, поскольку она не только приняла его самым любезным образом, но и с радостью включила его, несмотря на то, что едва была с ним знакома, в список приглашенных на завтрашний вечер. Молодому человеку казалось, что в его отношения с родственниками можно было бы добавить кое-что еще, но справедливости ради надо признать, что и так никогда еще в жизни его не окружали такой заботой и теплотой.
Поскольку никаких препятствий на пути к соглашению между молодыми людьми и тетушкой Филипс не возникло и все многочисленные извинения мистера Коллинза перед четой Беннетов за единственный вечер, который он проведет вне их гостеприимного дома во время своего визита, были встречены ответными пожеланиями вволю повеселиться, экипаж доставил его и пять кузин в Меритон в назначенный час; и девушки, не успев ступить на порог гостиной, были неслыханно обрадованы, узнав, что мистер Уикем не только принял приглашение дядюшки, но и даже уже прибыл лично.
Как только новость прозвучала и все расселись по местам, мистер Коллинз, не зная, чем себя занять, огляделся вокруг и принялся привычно восхищаться, будучи столь пораженным размерами комнат и мебели. Прежде всего, он заявил, что чувствует себя словно в маленькой летней столовой в Розингсе. Этот комплимент оценили вовсе не сразу; но, как только миссис Филипс уяснила для себя, что же такое этот Розингс и кто его владелец, и прослушала подробное описание гостиной и даже каминной полочки, которая одна только стоит восемьсот фунтов, она окончательно прониклась грандиозностью похвалы, а потому была бы рада сравнению ее апартаментов даже с комнатой для прислуги леди Кэтрин.
Время радостно и незаметно шло в описании Коллинзом величия леди Кэтрин и ее дома с редкими отступлениями от темы, чтобы воздать должное и своему скромному жилищу, а также тем изменениям к лучшему, которые нынче в нем проводились, до тех пор, пока в гостиной, наконец, не появились остальные джентльмены. В миссис Филипс молодой человек нашел благодарного слушателя, у которого мнение о своем новом знакомом возрастало пропорционально каждой дюжине фраз, им произнесенных, и который уже занял исходную стойку, чтобы при первой же возможности броситься по друзьям и соседям и поведать тем об услышанном. Тем временем девушкам, в целом уже прекрасно знакомым с содержанием любого из комплиментов мистера Коллинза, ничего не оставалось делать, кроме как скучать и тихо мечтать об инструменте или в крайнем случае разглядывать имитации китайского фарфора, выставленные на каминной полочке. Тем не менее, ожидание не могло длиться бесконечно, и вскоре в анфиладе послышались голоса мужчин. Как только мистер Уикем показался в комнате, Элизабет, подняв на него взгляд, сама себе призналась в том, что с момента последней встречи не вспоминала о нем совершенно, а единственным ее грехом было не совсем рациональное восхищение его внешностью накануне. Остальные офицеры оказались мужчинами вполне приятными, с манерами, как у джентльменов; однако мистер Уикем стоял по сравнению с ними недосягаемо высоко и по красоте, и по походке, точно также, как и сами офицеры могли дать фору замыкавшему шествие широколицему коренастому мистеру Филипсу, пахнувшему портвейном.