Я вечно люблю тебя, милая,
И всё, что ты любишь, – мое.
То бурная, властно-мятежная…, 1 января 1906
Нет отреченья в отреченьи,
От вечных дум исхода нет.
К Добролюбову
Пусть вечно закрытой лежит тетрадь,
Пусть будет Любовь моя – недосказана.
Тетрадь любви
Более того, Вечность в поэзии З.Н. Гиппиус наделяется качественными характеристиками, причем зачастую противоположными, которые осложняют сам авторский образ Вечности, его концептуальное содержание, «делают» этот образ многомерным, неоднозначным, не поддающимся интерпретации с точки зрения логики причинно-следственных отношений:
И все <...>
Вдруг сделалось бессмертным, и вечным – и чужим. <...>
И вечности безглазой беззвучен строй и лад.
Остановилось время. <...>
Часы стоят
Ты – напоминание чего-то дорогого,
вечного,
вечного.
Я люблю тебя <...>
Он – ей, 1907
Там только грузное ворчанье вод
И вечности тупой круговорот.
Последний круг (И новый Дант в аду)
Поскольку картина мира имеет ментальную природу, которая эксплицируется посредством языка, важнейшим ее показателем является язык личности [Караулов 1987]. Из анализа ключевых ассоциатов концепта время можно заключить, что данный концепт является одним из доминантных авторской гиппиусовской модели мира, которые представлены следующими смысловыми соотношениями: время – вечность / Вечность; время – безвременье /Безвременье; время – миг; время – свобода; время – возвращение, повторение; время – история (зачастую синхронный срез).
Возвращаясь к рассмотрению временных планов в поэзии З.Н. Гиппиус, отметим, что настоящее служит непременным фоном для передачи эмоционального состояния лирического героя, определяя тем самым субъективное (перцептуальное) время:
Года идут, но сердце вечно то же.
Ничто для нас не возвратится вновь,
И ныне мне всех радостей дороже
Моя неразделенная любовь.
Улыбка, 1897
Я не нарушу радости мгновенной,
Я не открою им дверей сознанья,
И ныне, в гордости моей смиренной,
Даю обет великого молчанья.
Последнее, 1900
Зачастую предметом поэтического интереса З.Н. Гиппиус становится само соотношение планов настоящего, прошлого и будущего и, конечно, сквозь призму лирического субъекта, его восприятия времени:
В нашем Прежде – зыбко-дымчато,
А в Теперь – и мглы, и тьмы.
Но срослись мы неразнимчато —
Верит Бог! И верим мы.
Неразнимчато, март 1915, СПб.
Не отдавайся никакой надежде
И сожаленьям о былом не верь.
Не говори, что лучше было прежде…
Ведь, как в яйце змеином, в этом
Прежде Таилось наше страшное Теперь.
Прежде. Теперь, февраль 1940, Париж
Так, гиппиусовский герой наделяет время качественными характеристиками, сущностными определениями, причем образы эти (как и во многом сама личность поэта и в целом его творчество) не поддаются однозначной трактовке: авторские