4. Безмерность, необузданность, мощь поэтического языка Марины Цветаевой проявились и в выражении пространственных типов значений. Мир, пространство поэта – то необъятное и широкое, то узкое и замкнутое, то безмерное, безграничное, то категориально предельное. Такая феноменальная пространственная картина в поэтике автора обусловлена как языковой ее стихией, так и непосредственно с ее широкими реальными пространственными ощущениями: Марина Цветаева всю свою короткую жизнь в пути, она в совершенно разных городах и странах, которые позволили ей оценить и ощутить расстояние как некое «шестое чувство».
5. Марина Цветаева-автор, включая в передачу своих пространственных представлений различные стилистические приемы, способна вызвать у читателя эмоциональную реакцию или провоцировать его на уход от такой реакции, что позволяет говорить о том, что автор способен осуществлять контроль над интерпретацией своего сообщения-текста, моделируя его (уменьшая и увеличивая) мини-или макропространство.
6. Пространство в текстах Марины Цветаевой является функциональной единицей, задействованной в системе смыслов всего художественного целого и обладающей, в свою очередь, собственной эмоционально-смысловой цельностью. Творческая личность (языковая личность – в том числе) не вмещается в пространственные ограничения (дом, Москва, Россия), ей постоянно нужен выход (дверь, коридор, окно).
7. Основным принципом в использовании локативных лексем и форм остается триединство (по ее же словам): взаимообусловленность звука, смысла и слова, стержневой составляющей этого триединства все же остается смысл: это достигается, например, использованием слов, непосредственными семными элементами которых значение места и пространства не представлено, в локативных типах и оттенках значений. Абсолютное бытие, понимаемое как бытие вне времени и пространства, в цветаевском текстовом поле проецируется функционированием слова вне времени и пространства.
Так, транспонируется пространство в текстах Марины Цветаевой в художественное ее пространство, при глубоком и детальном изучении которого горизонты только расширяются, и объять и понять это поэтическое пространство даже «людям в полете» вряд ли когда-нибудь удастся.