Как клиент Миллс был для них потерян. Все в «Прэгерсе» пребывали в полной уверенности, что им удалось его заполучить — тогда, в Уимблдоне, — до тех самых пор, пока он не ушел к «Рутледжу». Так по какой же такой причине ему могло вдруг понадобиться поддерживать контакты с Гэсом Бутом?
Шарлотта пошла к Малышу и поделилась с ним своими подозрениями, рассказала о том, что ей удалось услышать и что она думала обо всем этом сама. Малыш был поражен. Гэс — великолепный парень, он трудится на них, как раб. Он привел в их отделение массу клиентов.
— Да, но очень много крупных клиентов от нас потом ушло.
— Нельзя же винить за это его. Времена тяжелые.
— Ну конечно, — проговорила Шарлотта, — но трое из них перешли к «Рутледжу». Трое. А это банк тестя Гэса Бута. Малыш, ты только вспомни тот вечер, когда мы вместе сидели в «Риде», в баре. Ты мне тогда сказал, что очень надеешься заполучить «Боскомб». Что Гэс Бут в этот самый момент ужинает с Томом Филлипсом. И что же из этого получилось? Том Филлипс нам отказал. А месяц спустя стал клиентом «Рутледжа».
— Шарлотта, мы вели переговоры с десятками людей. С десятками. И почти все эти люди стали в конце концов клиентами каких-то других банков. Так всегда бывает, это неизбежно. — По лицу Малыша было видно, что он уже начинает сердиться. — И какая выгода для Гэса в том, чтобы наши клиенты переводили свои счета к «Рутледжу»? Он же от этого никак и ничего не выигрывает. Работать у них он все равно никогда не сможет. Бессмыслица какая-то. Полная чепуха. И вот что, перестань лезть в дела, о которых ты не имеешь и не можешь иметь ни малейшего представления. У меня очень хорошие отношения с Гэсом, он к нам лоялен, он много для нас делает, и я не желаю, чтобы на все это была брошена тень подозрений, причем человеком, который совершенно не знаком с действительным положением вещей.
На протяжении следующих двух недель Шарлотта пребывала в угнетенном состоянии. Малыш прав, она повела себя просто как глупая и самонадеянная девчонка. Или как староста класса, подумала она, проклиная в душе этот ярлык, который, казалось, прилепился к ней на веки вечные. Демонстрировала свою непоколебимую уверенность, навязывала собственную точку зрения, вмешивалась в чужие дела, — и все это по вопросам, которые ее никоим образом не касаются. И только выводила этим Малыша из равновесия, создавала для него дополнительные трудности в то самое время, когда ему вообще не нужны никакие трудности, когда надо оберегать его спокойствие. «Подумаешь, „Прэгерс“ не заблистал в Лондоне сразу же — ну и что с того?» — мрачно размышляла она как-то вечером по дороге домой (она часто ходила с работы на Итон-плейс пешком). Даже если бы они и заполучили к себе счета всех тех клиентов, кого хотели, Малыш с этим просто бы не справился. Возможно, для него лучше, намного лучше, что жизнь в отделении такая спокойная. А она к тому же поставила под угрозу и свои хорошие отношения с Малышом, что уж совершенно не входило в ее намерения: она ведь его так любит и так беспокоится о нем, а Малыш стал теперь с ней холоден, никогда не останавливается больше возле ее рабочего стола, чтобы просто поболтать. Взяв на себя чересчур много, да еще с полной уверенностью в собственной правоте, она на самом деле добилась лишь того, что все испортила, и только.