— А ребенок?
— Ну, это мне придется самой решать. — Во взгляде ее было бесконечное презрение. — Я считала его нашим ребенком. Теперь мне ясно, что он только мой. Не беспокойся, Малыш, я о нем позабочусь. Так или иначе.
— Энджи, прошу тебя! Пожалуйста, я не могу всего этого слушать!
— Он не может слушать! А как же я? Как я год за годом слушаю: я не могу с тобой быть, я не могу у тебя оставаться, мне нужно бежать, папочка может узнать, женушка может пронюхать. Господи, Малыш, тебе ведь уже почти пятьдесят! Когда же ты станешь взрослым?
Произнося эти слова, она испытывала некоторые опасения. С одной стороны, все это было банально и избито, а с другой — очень жестоко по отношению к Малышу и могло дать эффект, прямо противоположный тому, чего ей хотелось. Она стояла и молчала, в упор глядя на него; видела, как черты его мгновенно окаменели, как он подошел к ней, как поднялась его рука, почувствовала, как рука эта сильно ударила ее прямо по лицу. Она вздрогнула от удара, но не отступила с места, даже не отвела взгляда. В следующий же миг он бросился к ней в приступе раскаяния, любви и нежности, схватил ее в объятия, принялся гладить по голове, сам содрогаясь от рыданий.
— Энджи, дорогая, прости меня, я так страшно виноват, ужасно виноват перед тобой. Прости меня, пожалуйста, прости. Я тебя очень люблю, очень сильно люблю. Я хам и трус, я тебя просто недостоин. О господи, как только я мог это сделать? Прости меня, Энджи, пожалуйста, прости.
Энджи ничего ему не ответила, она стояла, сама опустошенная, обессиленная, искренне пораженная всем случившимся. Потом, словно откуда-то очень издалека, до нее донесся его голос, медленно-медленно и странно низко выговаривающий:
— Энджи, я хочу, чтобы ты вышла за меня замуж. Пожалуйста, Энджи. Скажи, ты согласна? Выйти за меня?
Малыш должен был прилететь сегодня вечером, и им вместе предстояло провести выходные, прихватив еще пару дней. Энджи решила, что на этот раз он остановится не в «Савое», а в ее доме в Сент-Джонс-Вуд. Поскольку их отношения вскоре должны получить официальное оформление, им следует начать открыто появляться всюду вместе. В ожидании его приезда она провела очень долгую подготовительную беседу с бабушкой. Поначалу миссис Викс была настроена резко против того, чтобы Энджи выходила за Малыша замуж, и уж тем более против того, чтобы она заводила от него ребенка, но, будучи в душе романтиком, в конце концов смирилась, даже сочла обе эти перспективы весьма привлекательными, и на протяжении последних двадцати четырех часов занималась тем, что сама назвала генеральной приборкой: до блеска вычистила весь дом сверху донизу, кое-где подновила покраску и в каждую комнату поставила живые цветы. Она предложила даже, что станет подавать за столом, когда Энджи и Малыш сядут вечером ужинать. Энджи возразила, что это неудобно, может быть, как-нибудь в другой раз, но вот перед ужином они могли бы посидеть все втроем и чего-нибудь выпить. Предстоящее событие затронуло в душе миссис Викс какие-то настолько глубокие струны, что она даже сделала специально к приезду Малыша маникюр; когда Энджи вернулась в тот день с работы, миссис Викс сидела на кухне и поджидала ее.