Нас запихнули на станции в вонючий товарный вагон, загруженный мешками и ящиками, закрыли и заперли дверь, и поезд пошёл. Никого больше в вагоне не оказалось.
Мама посадила меня на ящик, устроилась рядом, прижав к себе. Меня била крупная дрожь.
— Ну, поехали, — и мама тихонько запела мне весёлую французскую песенку. А потом мы пели вместе песню про разбойников.
Носилки не простые —
Из ружей сложены,
А поперёк стальные
Мечи положены,
— пела я, представляя стальной меч в своих руках.
Ярость — мощное чувство, помогающее выстоять.
Ехали несколько часов, потом нас, ящики и мешки перегрузили в крытую машину и повезли дальше.
— Мама, почему? — прошептала я.
— Сначала я ответила начальнику во Фрунзе так, как считала нужным, а потом задала ему лишние вопросы. Никогда и никому не задавай вопросов. Здесь вопрос может стоить жизни. Спрашивай только у меня, когда никто не слышит.
Я запомнила.
Нас привезли в ещё не действующий, строящийся лагерь, где собрали жён и детей «врагов народа». Были, как и положено, колючая проволока, вышки, часовые на них.
На территории — ряды строящихся бараков и несколько готовых, пустых. В них не живут — это рабочая зона.
Жилая зона — что-то вроде очень длинного сплетённого из прутьев сарая без одной стены. Сооружение напоминало букву «П» с очень длинной перекладиной, обращённую открытой стороной к вышкам с часовыми. Внутри этого загона с крышей и размещались люди вроде нас — женщины и дети.
Это печальное место в долине было укрыто от посторонних глаз естественными преградами. С юга долину прикрывали отроги Киргизского хребта, а с севера плавным полукругом охватывали лагерь семь древних курганов, одинаковые по высоте, длине и расстоянию между собой. Так что из степи, где были дороги и сёла, виднелись только курганы, а за ними — горы.
Нас привезли последними, и все места — под навесом в углах и у стен, где теплее, — были заняты. Вдоль всего плетня на чемоданах и узлах сидели человек тридцать детей. Дети молчали, опустив глаза; казалось, они боялись даже дышать.
Мы разместились в середине, на юру, открытом всем ветрам.
— Неплохая гостиница, могло быть хуже, и вид отсюда прелестный. Как вы считаете, мадемуазель? — улыбнулась мне мама. — В котором часу здесь подают ужин? — осведомилась мама у молоденького конвоира.
Тот оторопело глядел на улыбающуюся маму.
— Услышите било — идите к конторе, посуду берите свою, — и пошёл.
— Мне нужна лопата, — бросила мама ему вслед.
Вскоре совершенно обалдевший паренёк вернулся с лопатой.
— Не положено, — пробормотал он, протягивая маме инструмент.